Александр Чернобровкин - Херсон Византийский
23
Константинополь производил более яркое впечатление, чем Стамбул в двадцать первом веке. Все крепостные стены были целы. Высотой метров десять, укрепленные, как мне сказали, девяноста шестью башнями, круглыми и квадратными. Они отстояли друг от друга метров на шестьдесят и возвышались над стенами метра на три. Вдоль стен, там, где они отходила от моря, был ров шириной метров двадцать. Внутрь города вело десять ворот. Возле каждых охраны человек по сто: полсотни легких пехотинцев, десятка три – тяжелых и десятка два всадников. Обмундированы и вооружены одинаково по родам войска, не в пример провинциалам. Иностранцев впускали только безоружными. Дома в Константинополе были разной высоты. Самый высокий из тех, что я видел, – девятиэтажный. Без лифта и со всеми удобствами во дворе. Иногда рядом с приличным домом находились лачуги, скорее, норы, собранные из камней, досок, обломков черепицы и кусков шкур. Главной была улица Месса, которая во всю свою примерно семиметровую ширину выложена плитами. По обе стороны ее располагались храмы, торговые пассажи и двухэтажные дома знатных византийцев. На каждом доме рядом с входной дверью на стене было написано, а чаще выложено мозаикой из разноцветных камешков, имя хозяина. На Мессе находились несколько форумов, самый впечатляющий из которых – овальный форум Константина. Весь выложен мрамором, в центре на мраморном цоколе высотой метров пять порфировая тридцатиметровая колонна, на которой стояла статуя основателя города императора Константина с золотым нимбом из лучей, отчего напоминала статую Свободы в Нью-Йорке. В правой руке он держал скипетр, в левой – шар, то ли земной, то ли это ранний вариант державы, пока без креста и короны. Как сообщил упавший нам на хвост абориген – довольно упитанный лупоглазый грек лет пятидесяти – внутри цоколя хранятся: топор Ноя, которым был построен ковчег; скульптура Афины, привезенная Энеем из Трои; корзина с незасыхающими остатками пяти хлебов, которыми Иисус Христос накормил пять тысяч человек и даже оставил немного для Константинополя; кувшин с благовониями Марии Магдалины.
– А от Александра Македонского ничего не осталось? – поинтересовался я.
Византиец задумался, наверное, решал, соврать или признаться в необразованности, потом нашел промежуточный вариант:
– А ты что-то знаешь?
– Знаю, но тебе не скажу, – молвил я, дал ему фоллис и жестом предложил найти лохов поглупее.
Грек, увидев, что монета медная, скривился. Видимо, ожидал по золотому за каждое сказанное слово. Ведь он, такой умный и ученый, вещал диким варварам. Меня удивило количество халявщиков на улицах столицы. Складывалось впечатление, что здесь работают только рабы, а ее жители считают более приличным попрошайничать, мошенничать или просто ничего не делать.
– Кто такой Александр Македонский? – спросила Алена.
Она и оба скифа сопровождали меня в этой экскурсии.
– Один из многих извергов, страдающих манией величия, который частично реализовал ее. – Поскольку она не понимала половину слов из этой фразы, сменил тему: – Пойдем в главный храм православия.
Я посещал храм святой Софии в конце двадцатого века. Вроде бы не сильно изменился. Разве что убранство всё сейчас из драгоценных металлов, а не имитаций. Впрочем, меня больше впечатлил не пятнадцатиметровый серебряный иконостас, не алтарь из золота и драгоценных камней, не большие золотые светильники, не огромный амвон из разноцветного мрамора, украшенный мозаикой, а тридцатидвухметровый купол с сорока окошками по ободу, сотворенный на пятидесятиметровой высоте. Экскурсовод в двадцатом веке говорил, что император Юстиниан, построивший этот храм, войдя в него впервые, воскликнул: «Соломон, я превзошел тебя!» Я спросил об этом сновавшего по храму старого монаха. Он ответил, что служит при храме с момента ввода в эксплуатацию, но ничего подобного от императора не слышал. Правда, во время визитов императора монаха в храм не пускали. Если Святая София произвела сильное впечатление на такого махрового атеиста, как я, то на скифов и особенно на неофитку Алену она просто обрушилась. Открытые от восхищения рты у них не закрывались с полчаса после того, как мы вышли из храма. Алена даже перестала заглядывать во все пассажи и рассматривать там шмотки. Она уже выбрала выделенную ей сумму. Скифы несли два больших узла барахла, которым она обзавелась. Хотел я купить здесь побольше шелка, но оказалось, что в свободной продаже его нет, но мне пообещали принести немного прямо на шхуну, предупредив, что вывоз этой материи за пределы империи карается жестоко. Меня это не испугало, потому что вырос в дочке этой империи и привык к тому, что жестокость законов смягчается необязательностью их исполнения.
Сегодня был праздник, день основании города. Народ шел в одном направлении – к ипподрому. Мы тоже прогулялись туда, посмотрели на него. Заходить внутрь я не захотел, потому что не люблю спортивных фанатов в стадном состоянии. Мое внимание привлекла компания «золотой» молодежи с подстриженными, как у персов, бородами, выбритыми, как у готов затылками, в странного вида узких синих туниках с накладными плечами и рукавами с длинными узкими манжетами, закрывающими часть ладони, в облегающих «аланских» штанах и туфлях с загнутыми кверху носками. Позади шли слуги, которые несли позолоченные или посеребренные «анатомические» панцири.
– Кто это такие? – спросил я проходившего мимо мужчину в зеленом, торговца по виду.
– «Синие», – ответил он и, догадавшись, что мне это слово ничего не говорит, объяснил: – Соревнуются колесницы четырех цветов. Эти поддерживают синюю.
– А похожи на «голубых»! – сказал я.
Торговец не понял, что я имел в виду, но интонацию одобрил улыбкой.
А мы купили сладостей и пошли на шхуну. После рейса меня очень сильно напрягает многолюдье городов. Такое впечатление, будто высасывают из меня положительную энергию, накопленную при общении с морем. Поэтому стараюсь надолго не задерживаться на берегу.
Сразу по приходу в бухту Золотой рог, где располагался торговый порт, на борт прибыл на шлюпке чиновник, содрал две номисмы – так на греческий манер называются золотые солиды – и, узнав, что я привез зерно, сразу приказал становиться под разгрузку. Оказывается, в Константинополе зерно – стратегический груз. Покупает и продает его только государство. Я не стал роптать, потому что цену предложили приличную, в два раза выше, чем она стоит в Херсоне. Принимали груз на объем, который измерялся амфорами. Стандартная амфора вмешала примерно столько же, сколько молочный алюминиевый двадцати пяти литровый бидон, с которыми я часто имел дело в деревне по месту прописки. Тальманить – считать амфоры – пришлось самому, остальные работали грузчиками. Благо, на «Альбатросе» есть грузовая стрела, не на горбу вытаскивали. Расплатились на следующий день после приемки зерна. Меха, воск, мед, металлы, рабов-пиратов и их шлюпку разрешили продавать самому. С каждой торговой операции чиновник состригал десятую часть. К тому времени я уже нашел покупателей. В итоге, затратив деньги только на вино, бочки и сети, я заработал столько, что хватило бы построить шхуну чуть поменьше этой. Грузиться здесь не собирался из-за «ограничительной экспортной пошлины» – пятнадцать номисм с любого груза в придачу к десятипроцентной при покупке. Портовый чиновник, принимавший зерно, посоветовал мне сходить на Родос за вином, которое можно выгодно продать в Александрии, а там купить зерно и привезти сюда. Видимо, у них тут напряг с хлебом. А почему напрягу не быть, если почти полгорода ест халявный, который пекут в государственных пекарнях и раздают потенциальным бунтарям из трущоб, которые не хотят работать?! У каждой Америки свои негры…
