Стивен Каллахэн - В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря
3 апреля,
день пятьдесят восьмой
К УТРУ, ОПИСАВ В ОКЕАНЕ ПЕТЛЮ, МЫ СНОВА ложимся на курс Секстант показывает, что мы находимся на семнадцатом градусе северной широты, и это меня очень радует. Однако я мог ошибиться на один градус и даже больше. А отклонение на один градус означает, что моя одиссея затянется еще на месяц. Грань, отделяющая меня от этой перспективы, слишком тонка, чтобы чувствовать себя здесь уютно. А тут еще впустую потерян целый день. Но нельзя же в самом деле рассчитывать на неуклонное движение вперед. Пятьдесят восемь дней, но именно сейчас мне требуются еще большее терпение и, пожалуй, еще большая настойчивость.
Из-под заплаты в «Уточкином» боку с бульканьем вырываются пузыри. Чтобы поддерживать нужное давление в камере, мне приходится браться за помпу каждые полтора часа. Затягиваю поплотнее жгут вокруг шейки заплаты. Вскоре после этого линь лопается, но заплата худо-бедно держится. Накидываю на нее затяжной узел из более прочного шнура и туго его стягиваю. Каким-то чудом нижняя камера теперь держит воздух даже лучше, чем верхняя.
Вот уже целая свора дорад пинает меня в задницу. Теперь они нескоро отстанут. Самое время попытать охотничьего счастья. Прицеливаюсь и колю — промах! Еще раз — попал! Чудесная самочка. Извлеченная из воды, она поблескивает под солнцем. Все ее тело пульсирует. Она изгибается, точно стараясь достать свой хвост — влево, вправо, влево, вправо, все быстрее и быстрее. От этих движений ритмично изгибается моя пика. Какое великолепное животное! Одним уверенным отработанным до автоматизма движением сбрасываю ее на плот и приканчиваю. Вот и опять я оградил себя от голодной смерти. Опять мною овладевает скорбь по утраченному спутнику. Все острее я ощущаю, насколько дух этих созданий сильнее моего. Я не нахожу этому разумного объяснения, и, может быть, в этом-то и дело. Не думаю, что рыбы мыслят отвлеченно, как мы; это совсем другой интеллект. Я все осмысливаю и доискиваюсь истины путем рассуждений, они же находят ее непосредственно благодаря насыщенной жизни, когда кувыркаются в огромных волнах, преследуют летучих рыб, когда борются за жизнь, попав на острие моей остроги. Часто мне казалось, что орудием выживания являются для меня инстинкты, которые предназначены для того, чтобы поддерживать заключенное во мне высшее начало. Сейчас я все больше убеждаюсь, что дело обстоит скорее всего как раз наоборот. Разум главенствует над инстинктами, и выжить я хочу ради самого простого, к чему стремлюсь инстинктивно: ради жизни. Дорадам и без того это дано: ради игры и удовольствий. Как бы я хотел стать таким, как те, что служат мне пищей!
ОСНОВЫ НАВИГАЦИИ
Свое перемещение с востока на запад я оцениваю по скорости дрейфа плота и примерной скорости и направлению течения. Чтобы узнать свою широту, я сделал секстант. Слева вверху: Полярная звезда располагается почти над Северным географическим полюсом (магнитный полюс не совпадает с географическим). Из рисунка видно, что наблюдатель, стоящий на полюсе земного шара, изображенного слева внизу, видит Полярную звезду прямо над головой, под углом 90 градусов к плоскости горизонта. Наблюдатель на экваторе видит эту звезду точно на; линии горизонта. Человечек, плывущий на плоту, тоже наблюдает Полярную звезду у горизонта; стало быть, он должен находиться на экваторе. Наблюдатель, стоящий на земном шаре между полюсом и экватором, видит Полярную звезду под некоторым углом к горизонту (X). Значит, широта его места равна X градусов; то же самое относится к человечку на плоту, располагающемся на рисунке пониже. Я делаю треугольник из трех карандашей, и две его стороны устанавливаю под углом 18 градусов; этот угол соответствует моей предполагаемой широте. В качестве транспортира я использую отпечатанную на карте картушку компаса с градусными делениями. Сначала совмещаю горизонтальный карандаш с линией горизонта. Затем перевожу взгляд вдоль наклонного карандаша на Полярную звезду. Повторяя наблюдения, я регулирую угол между карандашами, а затем измеряю его с помощью картушки. На изображенной тут же карте видно, что выше восемнадцатого градуса цепь островов начинает отклоняться к западу, а выше девятнадцатого круто уходит на запад. Если я дрейфую по девятнадцатой, а не по восемнадцатой параллели, то мое плавание продлится по меньшей мере дня на четыре дольше. А если я иду по широте 19,5 градуса, то оно затянется на недели и месяцы. Мой путь показан пунктиром. Течение в этом районе направлено по стрелке; оно пытается стащить меня к северу. Если ему это удастся, я окажусь в очень сложном положении.
Когда мой взгляд падает на копье, у меня появляется дополнительная причина желать превращения в рыбу, не нуждающуюся ни в каких инструментах. Оно опять сломано. Меня всегда смущал хлипкий столовый нож, но обломилось, причем подчистую, прочное стальное лезвие. Возможно, передо мной лежит сейчас мой последний ужин. Не устраивай мелодрамы — тебе не впервой чинить свое оружие. Что же использовать на этот раз? Вилка уже пущена в дело. Охотничья финка слишком толста, чтобы проткнуть ею дораду. Другого материала для наконечника нет. Ладно, буду продолжать охоту с одним только столовым ножом. А когда он сломается, попробую пришнуровать к остроге финку и займусь спинорогами. Еще успею об этом подумать.
Сбегающая по навесу порченая вода, смешиваясь с чистой водой, которая собирается на космическом одеяле, потоком льется во время дождя через смотровое окно. Проталкиваю в образованный свернутыми краями одеяла водосток кусок пластиковой трубки и укрепляю его там парусной нитью. Ночью наползают дождевые тучи, и сквозь отверстия в крыше хлещет мощная струя. Большую часть порченой воды я сливаю за борт с помощью воздушного змея, а отводимую по трубке чистую воду собираю в ящик. Успех превосходит все ожидания. У меня собираются две с половиной пинты воды, еще немного загрязненной, но все же ее можно пить. Пусть теперь выходит из строя последний солнечный опреснитель — для меня это еще не конец. Воображаю себе бьющуюся на кончике копья дораду, извивающуюся так и этак, так и этак. Эта картина вызывает из памяти детскую историю о маленьком паровозике, который, усердно пыхтя, старается въехать на большую гору. Думаю— смогу, думаю — смогу, думаю — смогу… знаю, что смогу, знаю, что смогу, знаю, что смогу!
В полдень я замечаю судно, направляющееся к северу; однако проходит оно слишком далеко, чтобы увидеть мою ракету. Впрочем, ракетница совсем проржавела и стала бесполезной вещью, из нее уже не выстрелить ракетой. Гораздо больше проку сейчас было бы от ручной УКВ рации. Много раз мне случалось разговаривать в море с радиооператорами теплоходов, тогда как никто из команды не мог разглядеть в волнах мое суденышко. Но рации нет, и тут ничего не поделаешь. Впрочем, и само по себе это судно, может быть, — добрый знак. Судя по направлению его движения, идет оно из Бразилии в Соединенные Штаты. Наверное, нарисованная мною на карте трасса действительно существует. А дальше к западу от этого морского пути, соединяющего Бразилию и Флориду, по которому должно курсировать множество судов, движение станет еще интенсивнее. Скоро, скоро я достигну континентального шельфа. Скоро все это кончится.
Но пока вокруг простирается все тот же бесконечный океан, отливающий голубизной плавательного бассейна. Глубина его по-прежнему три мили, а от края до края — тысячи миль пути. Это самое пустынное место на нашей планете. Рыбы однообразно повторяют все свои действия. Высоко над головой реют несколько фрегатов, будто подвешенные на ниточках фигуры абстрактной композиции современного скульптора. Я чувствую себя актером в старом голливудском фильме, где на заднем плане медленно проплывают декорации, создающие иллюзию движения.
Мне снится, что я у себя дома. Вокруг все спокойно и пахнет весной. Между распускающимися листьями просачивается солнечный свет. Мы с Фришей, бывшей моей женой, сидим на каменной ограде и машем соседям.
Я рассказываю им о том, как я здесь умираю. Надо, мол, отрядить за мной поисковую партию.
Мой отец и брат Эд выжали из береговой охраны максимум полезных сведений. Они изучили горы метеорологической информации, добытой в метеослужбе Норфолка. Они неустанно рассылают письма конгрессменам и вообще всем, кто, по их предположениям, мог бы чем-то помочь. У Эда уже болят пальцы от накручивания телефонного диска. Окурки выкуренных им сигарет громоздятся в пепельнице все выше и выше и пересыпаются через край. Моя семья корпит над картами и метеосводками, стараясь вычислить наиболее вероятное место, где я мог потерпеть бедствие. Взяв за исходную его причину шторм, разразившийся третьего февраля, они вычертили две возможные схемы моего дрейфа в зависимости от того, каким маршрутом я направился от Канар через океан. Мой брат, коммерческий водолаз и моряк, доподлинно знает море. Мой отец во время войны участвовал в воздушных поисково-спасательных операциях. К решению этого уравнения прикладывают свои знания и опыт все мои друзья, профессиональные моряки, парусные мастера, судостроители и морские журналисты, многие из которых сами пережили крушение на море. Мать с Бобом поддерживают огонь в топке поисковой машины, готовят пищу, шлют письма, бегают по всем делам и поручениям. Результаты их расчетов оказываются на удивление точными. Одна из двух определенных ими точек всего на 100 миль отстоит от моего нынешнего местоположения.
