Солнце слепых - Виорэль Михайлович Ломов
Я гостил у них две недели. Мне очень нравилось сидеть с Изабеллой в патио в зелени винограда. А со второго дня я начал по нескольку часов в день позировать известному художнику-портретисту. Отец Изабеллы обмолвился, что подарит мне портрет, как только он будет готов. Художник в небывало короткий срок справился со своей задачей. Через два сеанса он должен был показать мне свою работу, но я, к сожалению, вынужден был спешно покинуть их гостеприимный дом. Кто-то донес, что у де Сильва скрывается не испанец, и это могло роковым образом отразиться на судьбе графа и его семьи.
Я простился с Изабеллой легко, как бы на короткое время, хотя понятно было, что прощаемся мы с нею навсегда. Я сел на коня. Она несколько минут удерживала его за уздцы, потом с улыбкой помахала мне рукой, резко отвернулась и, не оглядываясь, зашла в дом.
Покидал Севилью я ночью. Луна висела прямо над головой и высвечивала камни на дороге. Из-за поворота вывернули несколько всадников и карета. Было поздно искать укрытие и я, не меняя рысь, ехал им навстречу. Карета остановилась, из нее вышел, судя по голосу, молодой мужчина. Мы поприветствовали друг друга, и он поинтересовался, не попадался ли мне по пути какой-нибудь иностранец.
– Нет, не попадался никто, – ответил я. – А что, в порту их больше нет?
Мужчина рассмеялся.
– Те, что в порту, мне не нужны. Как там Алькасар – стоит?
– Стоит! – сказал я.
Мы пожелали друг другу удачной дороги и разъехались в разные стороны.
Нехорошее предчувствие, что теснило мне грудь на подходе к берегам Испании, на этот раз, к счастью, обмануло меня. Я без помех сел на корабль, может, еще потому, что на берегу все как сошли с ума и танцевали до упаду свои южно-испанские танцы. Мое сердце всю неделю стучало в груди в ритме фламенко.
И холодные северные валы шли один за другим, шли на юг, поднимая и опуская корабль, и где-то далеко на юге, где от зноя треснула скала, и обнажился вход в ад, накрывали проклятую землю, на которой я навсегда оставил свое счастье».
***
– Кому мне это рассказать? – спросил Федор у себя в зеркале и, понятно, не дождался ответа.
Глава 18. Гетман Мазепа
Начальник речного пароходства Мазепа был самым крупным мужчиной порта, включая грузчиков, прозвавших его «гетманом». А еще – самым крупным докладчиком из всех, кого знавала трибуна Дома культуры пароходства. Любую свою мысль Мазепа предварял словами: «Я вот тут много думал…» Удивительно, но в годы авторитаризма у Мазепы был сладкий голос и сладкие манеры. С ними он вмешивался в любой разговор и в любую судьбу, как сахар в тесто. Это был самый деятельный начальник, когда-либо бывший на этом посту.
«Гетманом» Мазепу звали не только за фамилию. Звали так еще за пять волосков, намазанных на лысину, и за широкие штаны, висевшие на нем бесформенным кулем.
– Как в штаны наложил, – любовно говорила ему жена, дородная Дарья Семеновна, подтягивая по утрам гетманские шаровары ближе к подбородку. Мазепа ей не сопротивлялся, так как бесполезно было.
В декабре семьдесят девятого года в Москве спохватились и дали запоздалую команду: срочно внедрить в следующем году в Нежинском речном пароходстве комплексную систему управления качеством продукции (КС УКП НеРеПа). Под «продукцией» разумелось все, что только могло прийти в голову. В пароходстве систему так и называли: «КСУКА-ПЭ не репа, так …» Далее следовало неприличное слово.
Ответственным за разработку и внедрение КСУКИ-ПЭ в пароходстве была назначена бывшая работница областного центра стандартизации «мадам» Сидорова. Мазепа увидел Нину Петровну ранней весной на одном из совещаний (она была в оранжевой кофточке) и пригласил ее на работу.
В октябре восьмидесятого Дрейку сказали, что на второе место в пароходстве вышла Н.П. Сидорова.
По молодости, руководители предприятий, не говоря уж о министрах или начальниках главков, казались Дрейку богами. По мере его взросления, они из богов нисходили в ранг полубогов, героев, воинов, заурядных работяг, пока не превратились, в конце концов, в зловредных мальчиков для битья, падких до любого лакомства и больших пакостников. И чем были выше ножки у стула, тем пуще хотелось малышам сладенького. Мазепа не был исключением, но по большому счету он Федору был безразличен, так как ничем особо не навредил ему. Вот только партсобрания по его устному приказу секретарь парткома назначал на восемнадцать тридцать, чтобы трудящиеся после напряженного трудового дня успели покурить и выпить по чашечке чаю.
На партсобрании, уже по темному, обсуждали проект очередного «Руководства по качеству». Мазепа ознакомился с документом, побагровел:
– Эт-то что такое? Я спрашиваю вас, Илья Данилыч, что это такое?
Машинистка напечатала вместо «Руководство» – «Куроводство», а «Вводную часть» обозвала «Водной». Секретарь парткома Илья Данилыч стал хвататься за листочки, лежащие перед ним.
– Сами-то читали? «Водная» – ладно, но «Куроводство»? Нужное порвать! Ненужное перепечатать! – красуясь собой, скомандовал «гетман». Не иначе это про него заметил Монтень, что он отправляет свою должность, даже сидя на стульчаке.
– Нина Петровна, берите-ка все в свои руки! А то тут у нас одна вода. С курями.
Через неделю ввели новую строчку и Нину Петровну провели по приказу начальником отдела стандартизации и управления качеством. Нина Петровна начала с того, что сама наклепала с полсотни стандартов, благо в центре стандартизации их хватило бы на всю страну.
Дрейку совершенно случайно попал в руки один такой стандарт, регламентирующий работу капитана. Стандарт был просто безумный. Дрейк не знал, плакать ему или смеяться. Документ, например, вменял в обязанность капитану судна расписываться в журнале за каждый подаваемый на реке гудок. Согласно предлагаемой классификации. А целый раздел был посвящен (он так и назывался) «режиму труда и отдыха». Пленительная фраза, вобравшая в себя марксистскую диалектику и филологический бред из сочетания не сочетаемых слов. «По одним только словосочетаниям, особенностям их возникновения и исчезновения, не привлекая археологию и архивы, историки могли бы издать уникальный труд по всемирной истории. Жаль, не тем они заняты», – решил Дрейк..
Он не пожалел времени и зашел к «мадам» на прием.
– Нина Петровна, согласитесь, некоторые разделы стандарта излишни, – пробовал убедить ее Дрейк. – Ну что это? Гудок – какой гудок? Гудки – они разные…
– Дерейкин! Вы никогда не занимались стандартизацией! Занимайтесь своим делом и не мешайте мне заниматься моим!
– Но это же галиматья!
– Это процедуры! – назидательно произнесла «мадам».
– Водные?
– Все. Довольно! Стандарт уже всеми
