Отголоски прошлого (СИ) - Ришард Дариуш
— Эээ… Друг мой ситный, — начала Шивилла, быстро добравшись до Хельмута Пратта. — Или карта твоя хваленая лжет, или у тебя на старости лет с глазомером проблемы возникли, или твой корабль, как живое существо, умеет волшебным образом прибавлять со временем в объеме. Иначе не объяснить того, что ты когда-то там впихнул «Трехмачтовый» в этот рукав, узкий, как моя…кхм…ноздря.
— Да я клянусь тебе, раньше мой корабль мог свободно войти сюда и чуть ли не вокруг своей оси развернуться! — похоже, пират не врал и был удивлен не меньше девушки. — Это прямо джунгли какие-то… Тогда здесь этого не было! Ох, все старания псу под хвост… — нешуточно сокрушался он. — Уже не может быть и речи о том, чтобы провести здесь свой фрегат… Не брошу же я его здесь!
— По-моему, ты сам настаивал на этом решении. За что боролся, на то и напоролся. Но что-то я погляжу, ты не очень-то рад, что твоя взяла… Так еще не поздно поступить по-моему. Давайте сперва дождемся рассвета, потом опять повернем назад, сделаем огромный крюк, заплатим охрененную пошлину… Правда, не факт, что нам тогда хватит времени. Но мне кажется, дядя Хельмут, ты, так или иначе, выбываешь из игры.
— Не я, — резко вспылил мужчина, — а «Трехмачтовый»! Это разные вещи! Да, жаль, что старый верный фрегат здесь не сослужит мне службу… Я-то уже губу раскатал, думал, увезем в три раза больше сокровищ… Конечно, «Сколопендра» — отменное судно, но много ли на него погрузишь?
— Не меньше, чем вы в прошлый раз, если верить твоим же россказням.
— Да, это уже немало… — согласился капитан и почесал затылок под париком. — Слушай, Шейла, нам нужно сделать вот что… Давай-ка мы переформируем команды, чтобы ты смогла взять на корабль меня и моих людей, поровну с твоими.
— Ты шутишь? — Шивилла удивленно изогнула бровь. — А может быть, мне сразу сойти на берег и передать все командование в твои руки?
— Ну, и это на худой конец неплохо… Но не, конечно, без тебя было бы скучновато…
— Да как у тебя только язык поворачивается делать мне такие предложения, стоя на моей палубе? Не будь мы друзьями, я бы не знаю, что уже с тобой сделала бы.
— Ладно-ладно, а на «Сколопендру» ты меня примешь?
— Тебя — могу, но больше никого. Я не перевожу пассажиров, и нахлебники мне не нужны.
— Почему же сразу пассажиры? Вот Армин уже давно у тебя работает, его мы выгонять не собираемся, верно?
— Ну, верно.
— Еще я хочу прихватить с собой Сэмми, потому что без меня он на «Трехмачтовом» почти никакой власти не имеет, верно?
— Ты что же, правда можешь вот так легко бросить весь свой экипаж на произвол судьбы? А кто без тебя будет руководить?
— Да уж точно не Улыбака. Останься он там один, из него живо отбивную котлету, как пить дать, сделают. А также я был бы, конечно, не прочь прихватить пару людей, которые были на Мимолетном острове тридцать лет назад, было бы несправедливо сейчас отобрать у них такую возможность…
— Ты сам себе противоречишь! Ты только что пекся о свободном месте в моих трюмах для твоего золотишка…для нашего золотишка. А подумать о том, что каждый лишний человек занимает лишнее пространство, ты не удосужился? Что каждому нужно достаточное количество припасов и воды для того, чтобы как минимум не голодать во время перехода до острова и обратно до этой исходной точки, а это, на секундочку, ой как немало! Так что, Хельмут, предлагаю тебе не напрягаться и остаться отдыхать на «Трехмачтовом». А если дождешься меня, я обещаю в качестве сувенира привезти тебе столько золота, сколько ты весишь. Так что можешь уже начинать отъедаться, пока у тебя есть такая возможность, — Шивилла потрепала старого пирата по плечу и улыбнулась. Но это была скорее не приветливая маска, а демонстрация зубов хищницы, ласковой и дружелюбной до поры до времени, но в случае чего готовой постоять за свою территорию…
Глава 11. Дела семейные
Рукав между материковым берегом и островом было решено назвать «каналом Пратта», раз уж неизвестно, кто и когда его обнаружил, а на права первооткрывателя больше никто не претендовал. Хотя на деле канал этот больше напоминал лаз, оставленный невнимательным садовником в живой изгороди… Нетрудно догадаться, что инициатора мероприятия и великого путешественника Хельмута все же пришлось взять с собой, а к нему в нагрузку еще и нескольких его приятелей (одному из которых пришлось разыгрывать в кости среди коллег свое право прикоснуться к прекрасному…кстати, совершенно зря, ведь в дальнейшем ему это никакой пользы не принесло). Как оказалось, окружающих его людей этот старый пират с легкостью делил на своих друзей и простое мясо, и попасть в первую категорию было весьма почетно и выгодно, так как за ее интересы он готов был стоять горой. А вот перед простым смертным, внезапно обнаружившим, что капитан бросает их не произвол судьбы незадолго до финишной черты, он лишь руками развел и плечами пожал, мол, не судьба. Конечно, команду «Трехмачтового» официально со счетов никто не списывал. Фрегат просто оставили на стоянке в бухте, снабдив запасными строительными материалами со «Сколопендры», чтобы моряки успели подлатать его и тщательно подготовить к обратному пути, и пообещали наибольшее через две недели вернуться с богатой добычей, из которой каждый получит свою заслуженную долю. Особо мнительным и громче всех возмущавшимся Самуэль Мермо даже выдал расписки, в которых значилась положенная им часть сокровищ в процентах, и которые они потом смогут обменять у капитана на наличные. Правда, в бумажках эти разбойники видели мало толку и рекомендовали старпому немедля употребить их по непрямому назначению в уборной… Но спорить с капитаном было бесполезно, а отрицать очевидное — глупо, пиратский фрегат действительно вышел из строя и был практически непригоден для продолжения плаванья, а дождаться обещанного вознаграждения за труды казалось более выгодным, чем послать все к чертям и увести в качестве компенсации морального ущерба это корыто.
В командах обоих кораблей произошла рокировка, во-первых, капитан Пратт был изначально против Варфоломео и ума не прилагал, какого черта Шейла продолжает таскать наглеца с собой. Но Барт на «Трехмачтовый» не пошел, а Хельмут не пошел туда, куда послал его блондин, так что тут все остались в расчете. Во-вторых, пара матросов с «Золотой Сколопендры» в самый последний момент струсили, заглянув в джунгли, и предпочли лучше отсидеться в условной безопасности, за что их никто особо не осуждал. И в-третьих, что оказалось самым огорчительным, Гайде отослала с корабля кока, мотивировав свое решение тем, что «не женское это дело — сокровища добывать», мол, не хочу подвергать человека лишним опасностям, а на ее место никого не назначила, определив поочередный наряд на камбузе. Еще и Луис предпочел остаться на «Трехмачтовом». То ли не хотел расставаться с приобретенными за время путешествия милыми друзьями, то ли не хотел бросать мать в обществе бандитов и головорезов… В любом случае поступок паренька можно было расценивать или как очень глупый, или как мудрый и не по-детски рассудительный.
С обоих берегов деревья смыкались вокруг судна настолько плотной стеной, что даже солнце не всегда могло пробиться сквозь них, а из-за мозаики световых и теневых пятен «Сколопендра» стала похожа на пардуса, затаившегося в засаде. Впервые за долгое время ее пришлось поставить на весло, так как ветром этот «коридор» тоже продувался слабо. Здесь вообще сохранялся особенный климат, вода испарялась с поверхности моря, но растительность не давала ей полностью улетучиться, так что тут постоянно царила сырость, жара и духота, как в оранжереях для выращивания тропических растений. Но любой горшечный питомец из зимнего сада увял бы от зависти, если бы увидел это буйство зелени… То и дело задеваемые мачтами и реями ветви упруго хлестали паруса или обламывались, падая вниз и роняя на палубу причудливые цветы, некоторые из которых были столь же ароматны, сколь и прекрасны, а некоторые воняли, как старая портянка, и незнакомые плоды, которые никто не решался попробовать. То и дело в этом лесу вскрикивали птицы, предпочитающие оставаться невидимыми глазу, а один раз даже на борт заскочило что-то маленькое, пушистое и очень длиннохвостое, но оно настолько быстро перебежало палубу и скрылось в близлежащих ветвях, что никто не успел ни разглядеть его, ни решить, хорошая это была примета или плохая.
