Джеймс Купер - Блуждающая Искра

— Это победа не из славных, — насмешливо возразил Рауль, — но, как бы то ни было, а я в ваших руках. Уже не в первый раз приходится мне быть военным пленником на этих судах.

— Ваше положение в настоящем случае несколько иное; мы вас арестуем как шпиона.

— Как шпиона! — повторил Рауль, содрогаясь. — Но я не имел намерения пробраться на борт вашего фрегата, я поднялся только по вашему приглашению; бесчестно было бы утверждать противное.

— Подозрение на вас падает не за ваше появление на палубе нашего фрегата, а за ваше выслеживание переодетым наших судов в заливе.

Все это было слишком верно, и несчастный молодой моряк только теперь увидел всю серьезную опасность своего положения. Он не мог не сознаться самому себе, что хотя желание увидеть Джиту было главной побудительной причиной его приезда в Неаполитанский залив, но он в то же время не пропустил бы случая разузнать все, что возможно, соблюдая интересы республики. Итак, он обвинялся в преступлении, подлежащем самому строгому наказанию по законам военного суда; он не видел для себя никаких смягчающих вину обстоятельств. И причиной всего этого была его страсть к Джите.

— Что говорит бедняга, Гриффин? — спросил Куф, которому, несмотря на все его нерасположение к французам, было жаль видеть такого молодца в безнадежном положении. — Не налегайте на него слишком круто сразу. Чем он объясняет свое переряживанье?

— Что же может он сказать в свое оправдание, капитан? — насмешливо заметил Гриффин. — Очевидно, он на все готов ради своей республики.

— Господа, — заявил Рауль по-английски, — нет надобности в посредничестве между нами; я, как видите, говорю на вашем языке.

— Мне очень жаль, что вы очутились в таком скверном положении, господин Ивар, — сказал Куф. — Я предпочел бы для вас более почетную поимку.

— Совершенно естественно, капитан, так как в том случае была бы захвачена и «Блуждающая Искра». Но это бесполезные слова. Я — ваш пленник и должен покориться своей участи. Однако, было бы несправедливо, чтобы остальные мои спутники разделили эту участь со мной, и я попросил бы вас, в виде особой милости, позволить добрым людям в моей лодке спокойно доехать до Сорренто, куда они отправляются.

— Можете вы дать нам слово, что между вашими спутниками нет ни одного француза?

— Да, капитан, между ними нет ни одного француза, даю вам честное слово.

— Не мешало бы нам самим их порасспросить, капитан, — сухо заметил Гриффин.

— Я уже поручил Винчестеру пригласить их на борт корабля.

— В лодке есть молодая девушка. Она не привыкла бывать на палубах больших судов, — торопливо воскликнул Рауль, — и я просил бы вас о снисхождении к ней, капитан. Пусть поднимутся мужчины, а синьорину оставят в покое.

— Не беспокойтесь, мы позаботимся о ней, в особенности в виду вашего видимого участия к ней. А теперь я должен оставить вас под стражей: вы останетесь в этой комнате, по крайней мере до завтра. Гриффин, распорядитесь!

Через минуту солдат уже водворен был в комнате, и оба офицера, оставив Рауля под его караулом, поднялись на палубу в сопровождении обоих итальянцев.

Между тем Итуэль, Джита и ее дядя в это время оставались в лодке в очень тревожном и неприятном состоянии. На палубе фрегата было тихо, оттуда не доносилось ни звука, и у них не было никаких данных, чтобы остановиться на каком-нибудь определенном предположении. Беспокойство Джиты еще более увеличивалось оттого, что «Прозерпина» в эту минуту находилась прямо против того места на берегу, к которому им надо было причалить, а между тем она продолжала подвигаться с прежней скоростью, и о них никто не думал.

Но вот фрегат начал убавлять ход; на палубе появился офицер, засуетилось несколько человек матросов, лодку подтянули к борту корабля, и в нее соскочил один из матросов. Осмотревшись во все стороны, он несколько оттолкнул лодку из-под борта и дал свисток. С борта фрегата спустили канаты, которые англичанин-матрос ловко зацепил за крючья и кольца лодки, и ее подняли на борт судна со всеми сидящими в ней людьми. Джита невольно слегка вскрикнула, когда почувствовала, что поднимается на воздух, и закрыла лицо руками; ее дядя на секунду был выведен криком из своего состояния задумчивости. Итуэль в первое мгновение хотел броситься в воду, рассчитывая, что он сможет доплыть какую-нибудь милю расстояния до берега; но во-время сообразил что ему не уйти от погони за ним на лодке, и решил не сопротивляться, не находя пока другого выхода.

Не трудно себе представить ощущение, охватившее американца, когда лодку бережно поместили на палубе того самого судна, на котором он был когда-то пленником. Ему грозило наказание за дезертирство, в случае, если он будет узнан.

Как только лодка была установлена, к ней подошел боцман фрегата, чтобы помочь выйти из нее сидящим в ней людям. Он внимательно всматривался в каждого из них, но наружность Джиты немедленно заставила его забыть об остальном. Действительно, она была неотразимо привлекательна и трогательна со своим кротким личиком, при мягком лунном свете, и одинаково очаровала всех, как матросов, так и офицеров.

— Однако, этот Ивар не может пожаловаться, что попался на неприятельский фрегат в дурном обществе, — заметил Куф. — Эта молоденькая девушка, повидимому, итальянка, Винчестер, у нее вид очень скромный.

— Это маленькая Джита, — воскликнул Вито-Вити. — Красавица Джита, как вы сюда попали, да еще в таком дурном обществе?

Джита в слезах, не зная, насколько был скомпрометирован Рауль, постаралась овладеть своим волнением, чтобы не повредить любимому человеку. Она вытерла глаза, поклонилась вице-губернатору и градоначальнику и затем ответила на предложенный ей вопрос:

— Синьоры, для меня большое облегчение встретить моих соотечественников и старых знакомых на палубе иностранного судна, и я надеюсь на ваше покровительство. Нельзя обвинять в сообществе с дурной компанией сироту, которая едет со своим дядей, всегда заменявшим ей отца.

— Она права, вице губернатор. Ее дядя Карло Джунтотарди вечно погружен в свои молитвы и духовные размышления. Но вы должны знать, Джита, что один из ваших судовщиков не кто иной как Рауль Ивар, один из опаснейших французских корсаров, чума и бич всего итальянского побережья.

— Рауль Ивар! — повторила Джита таким удивленным тоном, что в свою очередь поразила Вито-Вити. — И вы в этом вполне уверены, синьор подеста?

— Он сам признался.

— Сам признался, синьор?

— Как же; ваш судовщик с Капри, ваш лаццарони сам сознался, что он не более, не менее, как командир этого исчадия ада, «Блуждающей Искры».