Алексей Новиков-Прибой - Соленая купель
Команда не верила своим ушам, слыша, что капитан принимает сторону матроса.
Первый штурман заявил:
— Вы с самого начала нашего рейса предоставили мне свободу действия.
— Да, но не такую, чтобы стрелять в матросов.
Сайменс, поколебавшись, поспешно выхватил из кармана своего кителя письмо и подал его капитану.
— Если вы так говорите, то извольте прочесть.
— Что это значит? — недоумевая, спросил капитан.
— Здесь кое-что вы узнаете про себя. Написал это письмо тот самый матрос, в которого я стрелял.
Капитан, вытащив из конверта лист бумаги, впился в него сквозь пенсне глазами. По мере того как он прочитывал, бульдожье лицо его раздувалось, принимая фиолетовый оттенок. Наконец он поднял голову и театрально зашипел:
— Это он меня так? Это я, капитан Кент, — разбойник и живодер? А мое судно называет пиратским кораблем? Подпись — «Себастьян Лутатини». Да где он, этот самый?..
Капитан Кент искал глазами виновника, а когда увидел его, остановил на нем тяжелый сверлящий взгляд.
Лутатини низко опустил голову и, бледный, с дрожащими губами, стоял перед мостиком, как страшный грешник перед алтарем, не смея даже думать о помиловании.
Матросы, столпившись, смотрели то на капитана, то на Лутатини. Из иллюминатора капитанского салона, вывернув крутые и маслянистые белки глаз, выглядывало чернокожее лицо стюарда. На ростры вышел Викмонд. В его планы не входило это непредвиденное событие, а потому ему предстояло решить вопрос — куда в случае чего примкнуть? Из машинного отделения прибежал кочегар и, ничего не подозревая, начал ругать своих товарищей:
— Какого же черта вы не идете на смену? По две вахты, что ли, мы должны стоять?
В этот момент с мостика обрушились громы. Капитан Кент, потрясая кулаками, рычал, словно одержимый:
— Арестовать Лутатини! В кандалы заковать мерзавца! В твиндек его! Запереть вместе с китайцем!..
Лутатини вздрогнул, объятый ужасом. Палуба, казалось, закачалась под его ногами. Вместо ожидаемой каюты его сейчас закуют в кандалы и посадят в тесное вонючее помещение, где он будет ждать своей дальнейшей участи вместе с разлагающимся человеком. Все это промелькнуло в его голове и исчезло. Вытянув вперед руки, он подошел, точно слепой, к люку и осторожно уселся на промасленный брезент.
Из матросов никто не сдвинулся с места, чтобы исполнить приказ капитана. Только боцман сделал шаг вперед, но тут же в нерешительности остановился. Кто-то из матросов крикнул ему:
— Осторожнее, боцман! Побереги свою дурацкую башку. Другой на базаре не купишь.
Капитан Кент опешил. Он как будто стал меньше ростом и съежился, словно его окунули в холодную воду. Поворачиваясь то к одному своему помощнику, то к другому, он спрашивал сдавленным голосом:
— Это что? Это бунт?
Оба штурмана ничего не ответили.
Команда молчала.
Наступила та страшная пауза, какая бывает после молнии и перед взрывом грома. Но вместо потрясающих ударов все услышали радостные визгливые возгласы:
— Вот она — пришла! Я так и знал, что она будет! Я первый увидел ее.
Это кричал, показывая рукой на океан, поваренок Луиджи. Он оглядывался, подпрыгивал на месте. Молодое лицо его сияло таким торжеством, словно то, что он открыл, несло ему величайшее счастье.
Но сейчас же раздался другой голос, необыкновенно четкий, озаривший сознание жестокой и неумолимой правдой:
— Справа поносу — перископ!
На разные лады повторили матросы:
— Перископ! Перископ!
Внимание всех было направлено на новое надвигающееся событие. Взоры устремились туда, где над блестящей поверхностью океана торчало нечто, похожее на закругленный зеленовато-темный конец тонкого бревна.
Каждый с тревогой думал: чья субмарина, и пустит ли она мину без предупреждения? В смертельной тоске ждали взрыва.
Капитан Кент, продолжая держать в руке письмо, ошалело закрутился на мостике, выкрикивая:
— Где перископ? Вы что-нибудь видите, сеньор Сайменс?
— К сожалению, да, сеньор капитан, — сурово ответил первый штурман.
— Покажите мне.
— Смотрите по направлению моей руки.
Капитан, вскидывая к глазам бинокль, обшаривал поверхность океана и, ничего не найдя, опять взбалмошно обращался к помощнику:
— Почему я ничего не вижу?
У Сайменса мелькнуло подозрение, что «старик» очень близорук и что, может быть, поэтому он и сидел все время у себя в салоне, как истукан, желая скрыть свой недостаток.
— Я не виноват, что вы ослепли.
Про Лутатини забыли. Он продолжал сидеть на люке, ничего не соображая, точно из него вытряхнули всякое сознание. К нему подбежал Луиджи, который чувствовал себя героем, дернул его за плечо и, улыбаясь, промолвил:
— Явилась субмарина, а вы не смотрите!
Они оба стали на люк. Перископ в это время начал подниматься, так что заметить его было легко. Лутатини, приходя в себя, оживился. Вот откуда пришло ему избавление от позорной гибели! О дальнейшем он пока не думал.
Наконец и капитан, словно прозрев, заметил то, что давно уже видели другие.
— Лево на борт! — громко скомандовал он, повернувшись, как на пружинах, к рулевой рубке.
«Орион» начал круто поворачиваться влево, оставляя за кормою длинную дугу вспененного следа.
На мостике появился Викмонд. Правую руку он держал в кармане. На это никто не обратил внимания. А между тем он приготовился перейти в любой момент к решительным действиям. Если бы вздумали взять субмарину на таран, что иногда проделывали некоторые пароходы, он бы не задумался разрядить все восемь зарядов своего браунинга в тех, кто находился на мостике. Но надобности в этом пока не было. И радист смотрел холодными серыми глазами то на всплывающую субмарину, то на беснующегося капитана. Его лицо было неподвижно, как маска, и только ноздри, побелев и вздрагивая, выдавали внутреннее волнение.
Между третьим и четвертым трюмными люками душ, никем не остановленный, продолжал лить на палубу сверкающие струи. Под ним никого не было. Матросы, одни — голые, другие — одетые, столпившись впереди мостика, у борта, следили, как в стороне, теперь уже вправо на траверзе, вслед за перископом поднимается из воды рубка. Страх проходил. Если субмарина всплывала на поверхность, это означало, что сразу топить пароход не будут. И неизвестно еще было, какой нации она принадлежала. Хотелось скорее узнать об этом.
Капитан, звякнув машинным телеграфом, перевел стрелку на самый полный ход и начал кричать в переговорную трубку, угрожая уволить механиков, если число оборотов гребного винта не будет увеличено до отказа. Его выкрики были похожи на хриплый собачий лай.
