Януш Мейсснер - Черные флаги
“ — По счастью, хоть серебро в безопасности”, — подумал он.
Но эта мысль его не слишком утешала. Если попался он разбойникам или бунтовщикам, а не военному отряду, с карьерой его было покончено.
“ — Да, влип, — говорил он себе. — И все из-за проклятого гачупино, чтоб ему гореть в аду!”
Опять раздались голоса нескольких человек, входивших в хижину, где он валялся на жестком глинобитном полу. Те говорили на чужом, непонятном языке, но явно не индейском. Потом его посадили к стене и сняли с головы мешок.
Перед собою он увидел симпатичного молодого мужчину атлетического сложения, с маленькими черными усами и веселыми синими глазами. Того окружали несколько человек, вооруженных пистолетами и ножами. На головах повязаны были такие же яркие платки, как у главаря; в ушах — золотые или серебряные серьги. Выглядели они воинственно и грозно.
“ — Пираты, — понял Рубио. — Да, не видать мне ни полковника, ни Орисабы. Но может все же…”
Он не додумал, при виде того, как молодой гигант выхватил из-за пояса нож и молниеносным ударом раскроил ему живот. Едва не лишился чувств и даже закрыл глаза, чтобы не видеть своих вываливающихся внутренностей, но не почувствовав никакой боли, снова их открыл. И лишь тогда заметил, что нож всего лишь распорол веревки на его руках, даже не задев кожи.
Синеглазый здоровяк смеялся теперь в голос вместе с остальными. Придвинул себе колоду и присел напротив пристыженного офицера.
— Дурацкие шутки, — буркнул Мануэль, приходя в себя. Могли бы распороть рукав, а это мой единственный мундир.
Пираты грохнули ещё дружнее — шутка пленника пришлась по вкусу.
— Как твое имя, кабальеро? — спросил голубоглазый.
— Не представляюсь незнакомым, — отрезал тот, добавив: Особенно когда те надевают мешок на голову, вместо того, чтобы поздороваться по — человечески.
Эта реплика смеха уже не вызвала, и уголок рта молодого корсара дрогнул. Стоявший ближе к Мануэлю щуплый, смуглый пират с иронично прищуренными веками ткнул его носком сапога.
— Не знаешь, с кем ты говоришь, hombre, — порывисто воскликнул он. — Ты в руках прославленного капитана корсаров и я тебе советую…
— Хватит! — оборвал его тот, о ком шла речь.
Рубио присвистнул сквозь зубы.
— Не значит ли это, что я беседую с Мартеном, которого прозвали Золотой Куницей?
— Да, — подтвердил Мартен, польщенный собственной славой.
— Меня зовут Рубио, — поспешно сообщил пленник. — Капитан Мануэль Рубио. Я офицер на службе вицекороля и командую, точнее, ещё полчаса назад командовал конвоем, который доставил транспорт серебра в Вера Крус. Да, опоздали вы, сеньор, добавил он с ироничным сожалением, — напади вы на нас в этом же месте на рассвете, серебро было бы ваше.
— О, это ничего, — буркнул Мартен, — возьмем его со складов.
— Как это? — изумился офицер. — Вы собираетесь взять город?
— Много хочешь знать, кабальеро, — заметил корсар. — Уж лучше я тут буду задавать вопросы. И я тебе советую, как говорит наш Тессари, отвечать правду.
Тессари, прозванный Цирюльником, с серьезным видом кивнул, и Мануэль понял, что пора решать: жизнь или…
— Еще одно только, — торопливо начал он. — Могу ли я рассчитывать на ваше великодушие, если не только отвечу на вопросы, но и помогу взять заложника?
— Кого имеете в виду? — спросил Мартен.
— Его светлость Винсента Херрера и Гамма, губернатора Вера Крус, — ответил Рубио. — У меня с ним связаны самые худшие воспоминания, и до сих пор я не высказал все, что о нем думаю. Не хотелось бы упустить такой исключительный случай.
Использовать испанский флаг для входа в порт Вера Крус было идеей Генриха Шульца. Мартен сначала не хотел соглашаться на столь нерыцарский поступок, особенно поскольку это требовало удалить настоящие названия кораблей и заменить их другими. Такой маскарад был слишком унизителен для “Зефира”.
Уайт, услышав это, только пожал плечами и заявил, что в этом случае вся затея невыполнима и нужно от неё отказаться, но шевалье де Бельмон как обычно нашел компромиссный выход. По его совету решили, что в порт войдут только “Ибекс” и “Торо”, как менее известные, “Зефир” же станет ночью на якорь у берега в трех милях от города у маленькой рыбацкой деревушки и там высадит десант, который деревушку и захватит.
Так и произошло, и Мартен, оставив на “Зефире” Шульца с небольшой командой, ждал вестей от Уайта и Бельмона, чтобы окружить Вера Крус с запада и дать сигнал к началу атаки, когда дозорные заметили обоз, тянувшийся к деревне. Захват и обезвреживание отряда вместе с командиром прошли неожиданно легко и быстро: солдаты, видя, что окружены, тут же сдались, никто не пробовал бежать, а несколько пистолетных выстрелов корсары сделали больше для острастки.
Мартен, узнав от капитана Рубио о ситуации, решил действовать немедленно, не дожидаясь гонцов из города.
Рубио просил позволить ему принять участие в нападении во главе добровольцев из конвоя.
— Ни у меня, ни у моих людей нет причин возвращаться в Орисабу, — пояснил он, видя его сомнения. — В лучшем случае меня разжалуют, а каждый десятый из них получит пулю в лоб. Так что мне остается только сколотить команду из добровольцев, а остальных распустить по домам.
— Мне не кажется, что настроение у них слишком боевое, заметил Мартен, — судя по встрече с нами, они вовсе не желают сражаться.
— Ба! Их же не ждала никакая награда кроме ран или смерти. Но имея виды пограбить, они будут биться как…ну, может не как львы, но как стая голодных псов. Год уже не видали жалования…
Этот аргумент Мартена убедил. В конце концов, рисковал он немногим, но при этом отпадала нужда оставлять при пленниках стражу, раз те, — как уверял Рубио, все пойдут с ними.
На всякий случай были приняты некоторые меры предосторожности: солдат конвоя разделили на несколько групп и включили в отряды корсаров под командованием старших боцманов. Цирюльнику была поручена персональная опека над Мануэлем, который стал проводником главных сил. Перепуганных рыбаков и их семьи заперли в каком-то сарае под охраной пары матросов, которым заодно предстояло держать связь с кораблем.
Около одиннадцати небольшая армия отправилась на юг, к городу, окружая его с запада и севера.
Прибытия в порт Вера Крус двух кораблей, якобы преследуемых корсарами, не возбудило никаких подозрений, лишь обычное любопытство обывателей и портовых властей. Эти последние ожидали Золотой флот с мощным военным эскортом и никому не могло прийти в голову, чтобы именно в это время какой-то безумец добровольно совал голову в пасть льва. Если у коменданта порта и были какие сомнения, то касались они только груза обоих судов — это могла быть обычная контрабанда.
Сомнения эти были до известной степени оправданы, поскольку он получил щедрую мзду от капитанов, а после того ещё и приглашение на ужин в ближайшую пульхерию. Олла подрида, которую там готовили необычайно вкусно, была запита таким количеством вина, что комендант, едва держась на ногах, приказал своим подчиненным не доставлять прибывшим никаких проблем и разрешил матросам сойти на берег. Таможенный досмотр отложили на следующий день.
Когда шевалье де Бельмон, который составлял компанию коменданту порта, счел, что с того уже хватит, с “Торо” и “Ибекса” приплыли две шлюпки с заранее отобранными людьми, которые разошлись по городу, чтобы разведать обстановку и сориентироваться в положении. Происходило это в те минуты, когда расстроенный Мануэль Рубио покидал Вера Крус.
Двумя часами позже Бельмон провел короткое совещание с Уайтом и его лейтенантом Хагстоуном, после чего послал Перси Барнса, прозванного Славном, в деревушку, захваченную Мартеном.
Перси вовсе не рвался в эту миссию, считая, что уже обзавелся весьма многообещающими знакомствами с двумя местными обывателями, от которых доведался о прибытии транспорта серебра на городские склады и о карательной экспедиции, предпринятой большей частью гарнизона. При этом он умудрился съесть неслыханное изобилие всяческой жратвы за счет своих случайных знакомых, выпил с ними кварту вина, наговорив в ответ уйму баек о нападении пиратов и отчаянном бегстве корабля, на борту которого он находился.
И наконец, восхищенный их гостеприимством и интересом, расписал свои давнишние подвиги таким колоритным способом, что сам едва мог в них поверить.
После всего он чувствовал себя отяжелевшим и сонным, однако поспешил доложить Бельмону о полученных сведениях. Не полагал, что капитану “Торо” о них уже известно, и снова дал волю врожденной словоохотливости, облекая свой рапорт в наиболее драматичную форму. Умолкнув наконец, гордо огляделся, словно удивленный невероятностью собственных заслуг, — и тут же получил приказ отправиться ночью неизвестно куда разыскивать какую-то паршивую деревушку…
