Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
Прямо скажем, я поступил правильно, поскольку, войдя в дом, застал Данна у очага с куском белой материи в руках, той самой белой материи, сообразил я, которая так красиво облегала фигуру Элизы несколько недель назад, когда она входила и выходила в озарённую солнцем дверь. Теперь же эта материя, как мне удалось различить в догорающем свете очага, была испачкана красным. Я торопливо огляделся по сторонам. Всё было поднято вверх дном. Сундуки стояли с открытыми или взломанными крышками, а их содержимое валялось по всей комнате.
И тут меня увидел Данн — если, конечно, он увидел меня, а не кого-то другого на моём месте, — и лицо его исказилось отвратительной гримасой.
Да он просто свихнулся, подумал я… свихнулся от всех волнений. Волновался он, само собой, не за меня.
— Убийца! — вскричал Данн. — Ты убил Элайзу!
— Вот уж в чём ни сном ни духом не виноват! — отвечал я. — И ты это понимаешь не хуже меня.
Однако этого Данн как раз не понимал. Он завёл руку назад, и в следующий миг в ней мелькнул острый матросский нож, с которым безумец и ринулся на меня. Я едва успел поднять пистолет и выстрелить ему в грудь. Возможно, он умер мгновенно, но по инерции продолжал — живой или мёртвый — двигаться ко мне. Он сумел пропороть мне штанину и поранить ляжку, после чего грузно осел у моих ног на утрамбованную ирландскую землю, и в наступившей тишине я понял, что убил не Данна, а Элайзу — если, конечно, она ещё жива.
Не буду утверждать, что меня это обрадовало. Как бы то ни было, я смекнул, что не должен стоять истуканом, если хочу спасти единственную дарованную мне жизнь. Что мне сказать Ингленду с Девалем? Во всяком случае, не правду. Девалево обещание быть мне другом не стоило ломаного гроша. За малость дружелюбия он переметнётся к кому угодно. Ингленд был другого склада. Он делал вид, будто ему всё трын-трава, посему трудно было понять, что у него на уме. Всегда можно было подозревать худшее или по крайней мере считать, что тут возможны варианты. Как полагаться на такого человека? В общем, на всякий случай мне следовало соврать, придумав что-нибудь правдоподобное. Что могло случиться? — спросил я себя. Разумеется, прежде всего мне в голову пришло: в доме засели англичане, они дождались нас и убили Данна, а мне удалось скрыться. Однако англичане не могли ограничиться одним выстрелом, поэтому я снова зарядил пистолет и по дороге к берегу и шлюпке многократно стрелял в темноту. Очутившись на берегу, я прыгнул в лодку и принялся грести изо всех сил, сделав лишь короткую передышку на то, чтобы произвести последний выстрел — для пущего правдоподобия я пустил пулю над самой водой, так что она, при удачном стечении обстоятельств, должна была попасть в корпус «Дейны». Похоже было, что теперь я живу взаймы. Во всяком случае, со спокойной и расслабленной жизнью на суше было покончено. Впрочем, оно и к лучшему, поскольку люди моего сорта не ценят идиллию.
Я грёб так, что пот с меня катил ручьями, лицо пылало, а рана обильно кровоточила. Вскоре из мрака выступил силуэт «Дейны», своей призрачностью напоминавшей «Летучего голландца»; я различил и тени двух людей, свесившихся через фальшборт и готовых принять меня. Шлюпка с грохотом врезалась в обшивку судна, а я, подскочив, из последних сил уцепился за планширь «Дейны». Насчёт последних сил я явно не преувеличил, но не успела в голове мелькнуть эта мысль, как могучие руки Ингленда подхватили меня и втянули на борт, словно ящик коньяка.
— Скорее! — пропыхтел я. — За мной гонятся англичане!
— Шлюпку к корме! — коротко бросил Ингленд Девалю. — Расспросы будут потом.
Предусмотрительный Ингленд (а он был таковым, когда ему сопутствовал успех) не поставил «Дейну» на якорь, а положил её в дрейф, так что не прошло и нескольких минут, как до меня донеслось ласкающее слух журчание воды вдоль бортов «Дейны».
Но лишь уловив неторопливый ритм волн, которые то возносили нас ввысь, то опускали в глубину, я, с трудом поднявшись на ноги из-за острого чувства голода, наконец поведал свою историю. Нельзя сказать, чтобы Деваль с Инглендом обрадовались, однако они хотя бы поверили мне, отчего я решил, что очередная глава завершена и в повести о моём житье-бытье, которая кажется невероятной, если сам не был её свидетелем, открывается новая страница. У моей жизни, как сказал бы Ингленд, были две стороны, но скучать в ней мне, право слово, не приходилось. Конечно, я не отрицаю того, что Данна, Элайзу или Ингленда жизнь била куда больше моего, но, как-никак, это были их несчастья и невзгоды — им и полагалось их расхлёбывать. Почему сваливать ответственность за их жизни на меня? Ведь я всего-навсего расхлёбывал свои, предоставляя другим право заниматься их собственными делами…
А как же Элайза? — всё-таки подумалось мне, когда последние отблески маячного огня на мысе Олд-Хед-оф-Кинсейл исчезли за горизонтом, а я продолжал стоять на корме и глядеть вдаль. Возможно, Элайза действительно пыталась дать кое-что из того, чего мне недоставало, но чего я никогда не мог сформулировать. Однако же и это нельзя было поставить мне в вину. Я внушил себе, что среди населяющих нашу землю сотен миллионов женщин наверняка найдутся похожие на Элайзу. Видимо, так оно и есть, но повстречать хоть одну из них за свою долгую жизнь мне, чёрт возьми, не довелось.
11
Выжить. Любой ценой. Признаю, что всегда стремился именно к этому. Но кто поплатился за такое моё стремление? — мысленно спрашиваю я себя. За чей счёт я жил? Я пиявкой высасывал из других жизнь… да и крови, честно признаться, пустил немало, хотя хвастал что это не так. Я просто беру кое-какую мелочь взаймы, уговаривал я себя, чтобы вложить её в многообещающее предприятие под названием Джон Сильвер, и непременно отдам все долги, когда буду при деньгах. Тем не менее обратно никто ничего не получил, и теперь я сижу тут со своими богатствами, а множеству загубленных жизней предстоит лежать втуне, как упрятанным под землю сокровищам без карты, по которой их можно найти.
Да, я убил Данна, однако я сделал это инстинктивно, пытаясь защититься. Данн спас мне жизнь, но, с другой стороны, он спасал не именно мою жизнь. Он готов был спасти любого человека, что меня, что капитана Уилкинсона, ему было всё равно, лишь бы подарить кому-то новую жизнь. Чем же я ему, собственно, обязан? Может, мне надо было не двигаться с места и позволить ему, разъярённому, в невменяемом состоянии, прикончить меня ударом ножа, поставив таким образом точку в только начавшейся главе моей жизни? Может, так мне следовало поступить?
На самом деле тем выстрелом я не столько убил Данна, сколько навсегда вычеркнул из своей жизни Элайзу. Гордиться тут, конечно, нечем, однако и стыдиться особо тоже нечего. Я мог бы поклясться, что у меня не было иного выхода, сказать себе, что меня припёрли к стене, но чего ради? Если по правде, то, конечно же, я стоял в дверях и мог преспокойно ретироваться, поскольку с тыла мне никто не угрожал.
