Молчаливое море - Александр Николаевич Плотников
— Долго меня ждать, Гордеич, — негромко, чтобы не обидеть председателя, обмолвился я. — Двадцать пять лет мне служить определено.
— А на кой ляд тебе офицером становиться? — стукнул кулаком по столу председатель. — Действительную отслужи, да и домой. Мы тебя своим колхозным командиром назначим. Почету не меньше, а проку, может, и поболе. Мы-то, фронтовики бывшие, не двужильные, нам о замене своей думать пора. А кто нас заменит, ежели вы, молодые, кто куда из села подадитесь?
— Кому-то и моряком надо быть, Гордеич...
— Кто море твое налил, пусть в нем и плавает! А ты, Александра, из таежного рода. Или тайга-матушка наша хуже воды той соленой?
— Тайга тайгой, а море морем...
— Ну вот что, Александра! Хоть ты и не подкидышем рос, а душа в тебе не нашенская. Уговаривать тебя — пустое дело. Я тебе мое последнее слово скажу: сам хоть пылью завейся, а Ольгуньку Лапину я тебе из колхоза увести не дам. С дробовиком выйду на большак, а не пущу! Учти, значится...
Он поднялся из-за стола, суровый и решительный.
— За хлеб-соль тебе спасибо, Петровна, — поклонился он маме. — А ты, Александра, покумекай над моими словами, — добавил он уже с порога. — Я их не для праздного застолья говорил.
Глава 7
«Штабные чертежники «распяли» мое маневрирование на аршинных диаграммах. Адмирал Мирский со скрипом водил по ним указкой, выскребая тактические просчеты. Я слушал его, не поднимая глаз, и мне казалось, что все сидящие в зале считают меня бездарным выскочкой. Спиной чувствовал я недобрые усмешки старых командиров.
— Ты извини меня, Юра, за грубость, — сказал я старпому после разбора.
— Какие могут быть извинения, — жестом остановил меня он. — Просто я сам некстати полез со своими подсказками...»
Воскресенье ошарашивает тропическим ливнем, который, словно прутьями, стегает по крышам домов и оконным стеклам. Вприскочку несутся с гор мутные потоки. Улицы казарменного городка, где в доброе время соринки не увидишь, покрываются островами щебенки и глины. А пакостники ручьи тащат на себе новые кучи мусора.
Взбаламутилась хрустальная бухта, вода в ней стала нездоровой и желтой, как в стоячем болоте. Дождь льет весь день, не унимается он и вечером, вконец расстроив директора кинотеатра. Зато его коллега и конкурент, заведующий домом культуры, не волнуется: на танцы и в челноках приплывут.
У Кострова тоже пропадает билет па новый кинофильм, но он не огорчен. Серое, затканное косматыми тучами небо, монотонный шелест дождя за окном — все это располагает к домоседству. Углубившись в книгу, он не слышит, как тихонько приоткрывается дверь его комнаты.
— Здравствуйте, дядя командир,— произносит детский голосок, старательно выговаривая букву «р».
— Здравствуй, малыш, — удивленно спохватывается Костров. — Ты кто такой?
— Я Олег, — солидно отвечает мальчик.
На вид ему лет пять. На стриженной под машинку русой головенке топорщится крохотный чубчик.
— Ну, а я — дядя Саша. Да ты не стой в дверях, заходи ко мне в гости.
— А вы будете со мной играть? — осведомляется тот.
— Играть? — смущенно переспрашивает Костров. — А хочешь, я тебе книжку почитаю? Или картинки покажу? На них корабли нарисованы, всякие-разные...
— Хочу, — соглашается малыш, подходя к столу и устраиваясь на стуле рядом с Костровым.
Тот вынимает из шкафа справочник корабельного состава с многочисленными цветными вкладками.
— Это авианосец,— уверенно тычет пальцем в рисунок малец, — а это линкор, а это тральщик...
— Э, да ты, оказывается, все знаешь! — восклицает Костров.
— Мой папа тоже был командир,— говорит Олег.— Только вы старший, а он был младший командир.
— Где же теперь твой папа?
— Он умер, — серьезно отвечает мальчуган. — Всего три дня поболел и умер.
В карих его глазенках такая взрослая тоска, что Кострову становится неловко за невольную свою бестактность.
— Погоди, — говорит он, торопливо выдвигая ящик стола. — Где-то тут у меня была шоколадка. Ты любишь шоколад?
— Люблю. Только угощать меня не надо. Мама не разрешает брать сладости у чужих. Если я захочу, она сама мне купит шоколадку...
Костров лихорадочно соображает, чем бы еще занять мальчугана. Он явно не подготовлен к подобному визиту.
— Оле-жек! Куда ж ты подевался? — слышен из коридора озабоченный женский голос.
— Здесь я, мама! Я у дяди Саши! — откликается мальчик.
— Ага, вот он где, — говорит Алена Григорьевна, заглянув в комнату. — Он не помешал вам, Олесь Владимирович? — справляется она у Кострова.
— Нет, что вы! Мы с ним уже подружились. Правда, Олег?
— Не подружились, а только познакомились, — уточняет тот.
— Вы знаете, — вступает в разговор комендантша, — он у меня в детском садике в круглосуточной группе. Домой его беру только по воскресеньям, и в этот день он везде за мной хвостиком... Сегодня хотели только на минутку в общежитие заглянуть, а теперь хоть ночуй здесь. Вот льет, скаженный! — вздыхает она.
— Я сейчас вызову дежурную машину, — предлагает Костров. — Она вас мигом к дому подбросит.
— Не треба, Олесь Владимирович! — невесть от чего вспыхивает румянцем женщина. — Или у дежурного других дел нету, чтобы нас развозить...
— Ничего, сегодня мой приятель дежурит. Он сделает.
Костров снимает телефонную трубку.
— Чего это тебе в такую непогодь транспорт понадобился? — хмыкает Камеев. — Или свидание назначил? Уж не моей ли жене?
— Друзьям поперек курса не встреваю, — в тон ему отвечает Костров. — А машина нужна мне всего на четверть часа...
— Хорошо, сейчас посылаю.
— Не стоило беспокоиться, Олесь Владимирович, — укоризненно качает головой комендантша. — Дождь-то уже кончается, могли бы и обождать...
Костров инстинктивно задерживает взгляд
