Дневник одного плавания - Сергей Петрович Воробьев
Обед и окружающий нас быт были щедро заправлены загружаемым в трюма парохода всепроникающим цементом.
– Ничего страшного, – рассуждал по этому поводу старпом, помешивая ложкой густую, казалось бы, вот-вот готовую затвердеть солянку, – главное, чтобы период цементирования настал после финишной стадии пищеварения.
Отобедав, я отпросился у капитана в веловояж вдоль южного берега Средиземного моря. Хотелось и размяться, и подышать свежим (без примесей цемента) воздухом, и увидеть что-нибудь новенькое. Как всегда, он проговорил дежурную фразу:
– Если гарантируешь, что во время погрузки поломок по твоей части не будет, езжай…
И добавил:
– Турист…
Потом полюбопытствовал:
– Скажи, в какую сторону поедешь. Чтобы знать, где тебя искать, если что…
– А что, если что? Что ты имеешь в виду?
– Ну, вдруг опять в какой-нибудь анклав заедешь или ещё куда глубже.
– На территории Испании, к сожалению, в силу исторических причин марокканских или каких-либо других анклавов не существует. Кроме Гибралтара, конечно. Но до него так далеко, что тебе нечего беспокоится. Так что – будь спок, не пропаду. Дон’т ворри, би хэппи – как в песне поётся. А поеду налево – в сторону Валенсии.
– Я уж думал, до Барселоны покатишь. Здесь всего-то по дороге 30 вёрст. Для голодного волка и бывшего советского моряка 30 километров не крюк, – вставил капитан свою любимую поговорку. (Правда, крюк этот варьировался у него примерно от двадцати до ста вёрст в зависимости от обстоятельств).
– Бывал уже в Барселоне. Город он и есть город. Я – на природу.
– Но чтоб к ужину был, – предупредил капитан.
Я вышел на шоссейную дорогу, повторяющую изгибы побережья, встал на педали и поехал в сторону Валенсии. До неё мне было, конечно, не доехать – слишком далеко. Но я надеялся докатить до какого-нибудь ближайшего городка. Казалось, велосипед ехал сам. Моя внутренняя энергетика генерировала столько лошадиных сил, что они тут же возвращались назад, создавая впечатление, что не я толкаю велосипед вперёд по серпантину наезженной приморской трассы, а он крутит своими шатунами, сообщая возвратно-поступательное движение моим ногам. Я никогда в жизни так легко не ехал. Петляющая по-над морем дорога, пробитая в скальной породе Каталонских гор, несла меня на своих плечах мягко и стремительно. Даже вынужденные подъёмы преодолевались на одном дыхании, как бы по инерции от предыдущего спуска. А спуски были восхитительны, головокружительны, бесподобны. Сама дорога представляла собой гигантский аттракцион с радиусными крутыми поворотами, перепадами высот, манящей перспективой безбрежного дымчато-синего пространства Средиземного моря, нависающими справа скалами, петлеобразными участками «тёщиных языков», когда полотно дороги на особо крутых участках делает один, а иногда и несколько синусоидальных поворотов на 180 градусов.
Меня так поглотила эта прекрасная и головокружительная езда, что я потерял счёт времени и расстоянию. Очнулся я на подъездах к незнакомому экзотическому городку, с пробивающимися сквозь него пальмами. Дорога явно ушла вниз, практически сравнявшись с уровнем моря. Я въезжал, судя по изобилию белокаменных отелей и специально выгороженных пляжей, в какое-то курортное местечко, название которого я тогда ещё не знал. Но, судя по всюду проявленной респектабельности, уровень и статус отдыхающих здесь превосходил известные мне мерки. Было очевидно, что я на своём зелёном, обшарпанном велосипеде, в пропотевшей застиранной майке и шортах, вырезанных из старых вытертых джинсов, выглядел здесь босяком и отщепенцем. Но меня это нисколько не смущало. Я чувствовал себя свободным художником в миг озарения.
А тогда уже неважно, что на тебе – модный замшевый камзол или истёртые брезентовые штаны. Главное, чтобы живые картины не ушли в череду безвозвратно исчезающих времён. И в подтверждение моих слов, недалеко от набережной показался в окружении высоких развесистых пальм белокаменный Эль Греко, стоящий на высоком постаменте с палитрой в одной руке и кистью в другой. А полотном был расстилавшийся перед ним мир. Он успел нанести на это полотно свои неповторимые краски, придав ему свою особую глубину и многомерность, вычленив главное и убрав второстепенное.
Описать красоту наблюдаемого мира в словах не менее сложно, чем написать пейзаж кистью и красками. Разница состоит в том, что слова придают описанию динамику и проникают в ткань времени, а читающий сам дорисовывает подлинник. Не знаю, насколько точно я передаю свои впечатления, но я стараюсь передать их так, как видится моей душе. Ибо душа не слепа, просто очень часто мы не даём ей проснуться, чтобы взглянуть на этот мир её глазами.
Городок был ухожен, как породистый королевский пудель у хорошего хозяина. Всюду всё подстрижено и убрано. Каждый пляж аккуратно обрамлён выступающими в море молами-волнорезами. По вытянутой вдоль берега пляжной территории ходят разносчики прохладительных напитков. Среди редкой загорающей публики выделяются женщины с обнажённым от пояса верхом. Сейчас говорят – топлес. И это стало модным на престижных курортах. Наш старпом называл загорающих без купальников нудистами (заменяя первую букву на «м»). А много позднее я узнал, что описываемое мною местечко является не только сборищем этих самых нудистов, но ещё и содомитов или, как их нежно называют в цивилизованных странах, голубых. Раньше всё лучшее было детям, а сейчас – извращенцам. Вот так меняются времена. А вернее, не меняются, а возвращаются с регулярной последовательностью и большим размахом.
Я проехал цивильную пляжную зону, завершавшуюся отелем «Тегга-mar». По-видимому, этому отелю принадлежал и расположенный напротив бассейн, обрамлённый прямо в море обширным подковообразным молом. Прибрежная дорожка вывела меня в аллею из южных хвойных деревьев, сросшихся кронами и образующих тенистый тоннель. Здесь опять приложил свою руку невидимый садовник. Он не только создал эту крытую аллею и разбросал меж пальмами цветники из ярких цветов, но и насадил вдоль приморских пешеходных зон древовидные можжевельники, вытянувшиеся на высоту 10–15 метров. А потом ещё и подстриг их в форме идеальных колонн. В общем и целом природа здесь так выглажена, подстрижена, загнана в кем-то очерченную форму, разлинована и подогнана под некий рукотворный формат, что и сам невольно становишься частью этого придуманного ландшафтного дизайна.
Всё-таки я решил искупаться в дугообразном морском бассейне при отеле «Terramar». Доступ к нему ничем не ограждался. На слегка вздымающейся от дыхания моря поверхности бассейна виднелось две-три головы купающихся. Я легко избавился от майки и шортов и кинулся в солёные воды морской купели. От открытого пространства самого моря закрывал изогнутый в дугу мол, имеющий посреди небольшой узкий просвет, как в разорванном кольце. Снаружи
