Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай
Даже эти условия показались Эрнанде де Талавера чересчур щедрыми, однако при всем своем авторитете духовного пастыря он слишком хорошо знал характер Изабеллы, чтоб возражать, когда она приказывала. И мягкий тон приказа тут уж ничего не значил!
Получив несколько дополнительных указаний и посоветовавшись с королем, который работал в смежном кабинете, архиепископ отправился выполнять возложенное на него поручение. Прошло два-три дня, прежде чем дело разрешилось. Изабелла, как обычно, проводила время в своем домашнем кругу, когда к ней снова явился ее исповедник. Архиепископ вошел багровый от негодования; с первого взгляда можно было заметить, что он находится в полном расстройстве чувств.
— Что с вами, святой отец? — удивилась Изабелла. — Может быть, новая паства возмутила ваш дух? Неужели неверные упорствуют?
— Совсем нет, сеньора, дело не в моих новых подопечных. Но даже последователи лжепророка не столь упорны, как иные христиане! Этот Колумб просто сумасшедший! Ему место среди фанатиков-магометан, а не за рулем корабля вашего высочества!
При этой вспышке злобы королева, маркиза де Мойя и донья Мерседес выронили рукоделие и одновременно устремили на прелата огорченный взгляд. Все они надеялись, что препятствия, вставшие на пути к благополучному завершению переговоров, будут устранены и что Колумб, завоевавший их глубокое уважение смелостью и необычностью своих замыслов, сможет вскоре отправиться в путь. Любопытство их было возбуждено до предела, ни о чем ином они уже не могли думать и ждали осуществления этих замыслов с понятным нетерпением. Тем неожиданнее и горше было разочарование. У Мерседес тоскливо сжалось сердце; донья Беатриса и королева были глубоко опечалены.
— Надеюсь, вы должным образом изъяснили сеньору Колумбу, что мы ему предлагаем? — с необычной для себя резкостью обратилась Изабелла к архиепископу. — Неужели он все еще настаивает на предоставлении ему и его потомству титула и власти вице-короля? Неужели он не отказался от своих неслыханных и оскорбительных требований?
— Именно так, ваше величество! Сам Людовик Французский или Генрих Английский в переговорах с королевой Кастилии не могли бы держать себя высокомернее и неуступчивее этого подыхающего с голоду генуэзца! Он стоит на своем. Он воображает себя избранником божьим, но тот, кто действительно ощущает в себе высокое призвание, не станет держать подобные речи и ставить подобные условия. Ему нет оправдания!
— Что ж, такая настойчивость делает ему честь, — заметила королева, — но всяким уступкам тоже есть предел. Я больше не стану его защищать. Предоставим Колумба его судьбе, которая не замедлит воздать ему должное за самомнение и за все его неслыханные притязания.
Это прозвучало как приговор: в Кастилии Колумбу, видимо, больше нечего было делать. Архиепископ успокоился. Он о чем-то еще переговорил наедине со своей духовной дочерью и удалился.
Вскоре после этого Кристоваль Колон, как его называли испанцы, или Христофор Колумб, как он позднее называл себя сам и как называем его мы, получил окончательный ответ. Его условия были отвергнуты и всякие переговоры о путешествии в Индию кончены раз и навсегда.
Глава VIII
Да, так всегда со мной бывало:
Чем радужней была мечта,
Тем безнадежней увядала,
Подобно розе без куста.
Томас Мур note 34 . «Лалла Рук»
Было всего лишь начало февраля, но погода в этих южных краях стояла по-весеннему мягкая. Наутро после описанного выше разговора перед одним из невысоких домов Санта-Фе, возведенных для нужд испанской армии, собралось человек шесть — восемь. Но привлек их сюда не солнечный день, а гораздо более важное дело.
Все это были степенные пожилые испанцы, если не считать юного Луиса де Бобадилья. Статная фигура Колумба возвышалась над всей этой группой.
Генуэзец был в дорожной одежде, неподалеку его ожидал послушный и сильный андалузский мул. Рядом с мулом стоял оседланный боевой конь: видимо, кто-то собирался проводить мореплавателя.
В числе собравшихся были верный друг Колумба — главный казначей королевства Кастильского Алонсо де Кинтанилья и главный сборщик и хранитель церковной казны Арагона Луис де Сантанхель note 35 , который одним из первых оценил справедливость мудрых суждений генуэзца и величие его замысла. Оба пытались в чем-то убедить мореплавателя, но вскоре разговор их подошел к концу, и Сантанхель воскликнул со свойственной ему горячностью и прямодушием:
— Клянусь славой обеих корон, не так должно было кончиться это дело! Но прощайте, сеньор Колумб. Да хранит вас бог, и да пошлет он вам более мудрых и беспристрастных судей! То, что было, заставит нас устыдиться, а то, что будет, сокрыто временем.
Затем все, кроме Луиса де Бобадилья, простились с Колумбом. Как только провожающие разошлись, генуэзец сел на мула и в сопровождении юного графа двинулся вперед по людным улицам. Оба не обменялись и словом, пока город не остался позади; Колумб только вздыхал временами, как человек, удрученный глубокой печалью. Однако лицо его было спокойно, осанка горда, а глаза горели неугасимым огнем.
Когда они миновали городские ворота, Колумб учтиво обратился к своему спутнику и поблагодарил за любезность. Но мысли его вскоре приняли иной оборот, и он сказал:
— Я благодарен вам за оказанную честь и вижу в этом свидетельство вашей юности и благородства души. Вы заметили, друг мой Луис, что, когда мы проезжали по улицам, многие испанцы с насмешкой указывали на меня пальцем?
— Да, сеньор, — ответил Луис, краснея от гнева. — И, если бы не боязнь огорчить вас, я бы затоптал этих бродяг конем, раз уж со мной нет копья, чтобы проткнуть, их насквозь!
— О нет, сдержавшись, вы поступили умнее. Но люди есть люди, и от них зависит общественное мнение. Впрочем, простонародье и знать мало чем отличаются друг от друга, несмотря на разницу в положении, — просто каждый изъясняется по-своему. Есть низменные души среди дворян и благородные — среди простого народа. Вот вы по своей доброте меня провожаете, а сколько упреков и нареканий ждет вас за это при дворе!
— Пусть только кто-нибудь посмеет говорить о вас неуважительно, и он будет иметь дело с Луисом де Бобадилья! У кастильцев горячая кровь, а в нашем роду и подавно!
— Я бы не хотел, чтобы кто-либо за меня вступался. Тем более, что, если мы будем обращать внимание на все, что думают и говорят глупцы, нам не придется вкладывать меч в ножны. Пусть себе молодые дворянчики злословят в свое удовольствие, только вы не заставьте меня пожалеть о дружбе с вами!
