Фрэнк Йерби - Гибель «Русалки»
Потом он вышел на берег и отвязал лодку от пенька. Оттолкнув ее изо всех сил от берега, он влез на борт и медленно выгреб на середину реки. Течение подхватило лодку и понесло к югу. Старик сидел на корме, попыхивая трубкой из кукурузного початка и глядя на звезды.
«Есть и другие тихие гавани, – думал он, – и я приведу мою девочку в одну из них…»
До дня рождения Джо Энн оставалась всего неделя, и у Гая не было времени съездить к Ричардсонам. Он и подумать не мог, что речное течение унесло Кэти из его жизни навсегда. Да и Вэс бы ему ничего не сказал, если бы об этом зашла речь. Ведь они пришли к соглашению с Тэдом Ричардсоном, и Вэс не желал больше касаться этой темы.
На следующий день после отъезда Ричардсонов Гай отправился на южный участок плантации, где, как он знал, должен был быть в этот час Вэс. Он остановил своего серого рядом с черным жеребцом отца, сдвинул шляпу на затылок и сказал:
– Привет, папа. Ты все еще носишь эту старую розовую куртку? Если бы ее немного обузить в плечах, она была бы…
Лет через двадцать негры, присутствовавшие при этой сцене, все еще не уставали описывать ее:
– Масса Вэс, он сидел просто и смотрел на мальчишку. Минут, наверно, десять и словечка не вымолвил. А потом как откроет рот да как начнет ругаться. Уж мне-то за мою жизнь приходилось слышать ругань, но то, что масса Вэс выдал в тот день, это просто диво-дивное! Он так ругался, что листья на старом сорокафутовом дубе могли бы свернуться и пожелтеть. Он выпустил столько пара, что хватило бы протащить пароход вверх по течению от Нью-Орлеана до Натчеза с невиданной скоростью.
– А молодой масса Гай сидел все это время на своей серой лошади, слушал отца и ухмылялся. Когда же масса Вэс совсем запыхался, он наконец открывает рот и говорит:
– Ты все сказал, папа? Думаю, что Брутус, портной-негр у Мэллори, мог бы выкроить тебе куртку так, чтобы она действительно хорошо сидела…
Разъяренный Вэс воззрился на сына:
– Прекрати говорить об этой куртке. Поехали на другой конец поля, где нас не услышат негры. Нам есть о чем с тобой поговорить, мальчик.
Гай поехал рядом с ним. Он был очень спокоен: вспышки ярости, случавшиеся у Вэса, не пугали его.
Вэс сидел в седле, глядя на сына, медленно распаляя себя до необходимой степени гнева.
– Тебе надо бы устроить хорошую взбучку! – проревел он. – Чтоб не бегал тайком по ночам миловаться с этой желторотой голодранкой! И, имея такой грех на душе, ты приезжаешь ко мне на поле как ни в чем не бывало, без словечка раскаяния, и заводишь разговор о розовой куртке, даже не поздоровавшись! Ну, что скажешь в свое оправдание?
– Ничего, папа, – ответил Гай.
– Ничего! Гром и молния! Слушай, ты, юный зазнайка! Видно, пришла пора всыпать тебе дюжину горячих!
– Нет, папа, – сказал Гай веско, – ты этого не сделаешь. Начнем с того, что я взрослый, и колотить меня – занятие неблагодарное. Во-вторых, поскольку речь идет о Кэти, я просто не понимаю, почему я вообще должен тебе что-то объяснять…
– Ты считаешь, что не должен передо мной отчитываться? – спросил Вэс, раздельно произнося каждое слово в мертвой тишине.
– Нет, папа. Кэти моя. Может быть, ее родные и маленькие люди, но, если уж на то пошло, и не все мои предки в шелках и бархате являлись на свет. А она девочка хорошая: верная, милая и любящая. Сколько я ни пытался, так и не смог понять, чем же ее кровь отличается от нашей. Да тебя не так уж волнует, что мы с ней близки, по-настоящему тебя гложет страх, что меня могут принудить или я сам захочу жениться на ней. Так или иначе, это мое личное дело, папа. И я буду тебе очень благодарен, если ты не будешь вмешиваться…
– Твое дело – это и мое дело, пока ты не стал взрослым, мальчишка! – взревел Вэс. – А кроме того, речь идет о том, правильно ты ведешь себя или нет…
– Бога ради, папа, давай закончим этот разговор. Я люблю Кэти и буду любить так долго, как только смогу, правильно это или нет, неважно. И хватит об этом. Разве Кэти, никому ничем не обязанная, хуже твоей Речел, которая чуть ли не каждый день тайком убегает из дома, чтобы встречаться с тобой в заброшенной хижине на выгоревшем участке леса?
Лицо Вэса потемнело как грозовое облако, потом покраснело от ярости.
– Ты, – прошептал он, – ах ты, проклятый маленький шпион!
– Нет, папа, я не шпионил. Я об этом никому слова не сказал, даже тебе, до этой самой минуты. Я вышел тогда из леса с рукой, наполовину откушенной собакой, мне было так плохо, я весь горел от лихорадки, и тут вдруг увидел тебя с Речел. Мог бы обратиться к вам за помощью, мне она очень была нужна тогда, но не хотел смущать тебя, не хотел делать тебе больно. Я ведь и сам мужчина и могу понять, что ты нашел в Речел. Вот я и пошел прочь, чтобы ты мог спокойно грешить в свое удовольствие. Поэтому…
– Гай! – взмолился Вэс.
– …не устраивай мне выволочек, папа. Можешь называть Кэти белой швалью, но она моя, и я по-настоящему люблю ее. И что бы я ни делал сейчас или в будущем – это мое дело, папа. Я тебе больше скажу: мне уже сейчас совершенно ясно, что я всегда буду самим собой и не смогу быть святошей. Мои женщины от меня никуда не уйдут, как и от любого другого Фолкса, так уж повелось с давних пор. Но я даю тебе слово, папа: никогда моему сыну не придется выпрашивать у меня поношенную куртку из-за того, что я лишил его места в мире, которое должно принадлежать ему от рождения, обрек на участь младшего надсмотрщика за неграми, а все потому, что был охоч до чужих жен!
Вэс долго и внимательно разглядывал сына. Потом отвернулся. Он сидел на своем большом черном жеребце, склонив голову, его могучее тело обмякло под грузом поражения, и весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, какой стыд и унижение он сейчас испытывает. Это зрелище перенести было трудно. Особенно Гаю, чья любовь к отцу была, вероятно, самым сильным чувством, владевшим им…
– Папа! – произнес он, наконец. – Папа!
Вэс не ответил.
Тогда Гай подъехал ближе и обнял отца за плечи.
– Папа! – выдохнул он, сдерживая слезы. – Прости меня. То, что я сказал, это низость и подлость. Ты самый лучший отец, которого кто-либо имел, и я горжусь тобой. Я рад, и я горжусь…
– Нет, Гай, – прошептал Вэс.
– …что я твой сын. Есть вещи, которые нельзя изменить. Я не могу не любить Кэти, также как и ты – Речел. Она, а не мама, – та женщина, которая нужна тебе. Речи даже и винить-то не за что. Поэтому я от всего сердца прошу у тебя прощения за то, что сказал. Мужчина не должен распускать язык, как бы он ни был рассержен. Так только женщины делают. Прости, папа. Я никогда больше не буду…
Вэс вновь повернулся к Гаю. Было больно видеть его вымученную улыбку.
– Все в порядке, мальчик, – сказал он. – Давай-ка съездим в город и купим красного бархата. А приедем назад, ниггер Алана Мэллори снимет с тебя мерку. Человек имеет право чувствовать себя не хуже окружающих, даже если речь идет всего лишь о камзоле для охоты на лису. Поехали, мальчик!
