Огненный пояс. По следам ветра (сборник) - Голубев Глеб Николаевич
Я развернулся и поплыл в обратную сторону. Но закончить маршрут не успел. Три сильных рывка сигнального конца вызывайте меня на поверхность. Наверное, и у них часы испортились, как у Светланы, успокоил я себя, можно проплыть еще немножко. Но рывки становились все настойчивее, требовательнее. Не стоило понапрасну — сердить Василия Павловича. И я, стал всплывать.
И представьте, что я увидел, поднявшись по скользкому трапу на борт! Все столпились вокруг Василия Павловича, державшего в руках небольшую статуэтку. А рядом в гордой позе победительницы стояла Светлана, забывшая даже, как смешно и неуклюже она выглядит в гидрокостюме.
Значит, пока я гонял проклятого краба, она нашла эту статуэтку? Что мне стоило отправить ее налево. а самому поплыть в ту сторону, где ей посчастливилось наткнуться на такую замечательную находку?
Торопливо сбросив гидрокостюм, я присоединился к товарищам. Статуэтка переходила из рук в руки. Она изображала молодого круглолицего человечка, который неистово хохотал, запрокинув голову. Поза была настолько живой и непосредственной, что у всех у. нас на лицах тоже невольно появились улыбки.
— Сросшиеся густые брови… Приплюснутый нос. Это, вероятно, изображение сатира, — говорил Василий Павлович, любовно поглаживая фигурку буйного весельчака заметно дрожавшими пальцами. — Так принято изображать этих лесных демонов, неизменных спутников бога Диониса. И посмотрите, какая тонкая работа! Ай да Светлана! Ну, удружила! Будет очень любопытно узнать, привезена ли эта статуэтка из Греции или слеплена местным мастером…
— А из чего она сделана? — спросила Наташа.
— Терракота — неужели вы не можете определить сами? Великолепная глина, отличный обжиг, по этим признакам мы определим в лаборатории, в какой мастерской она родилась.
— По-моему, она настоящая, греческая, — солидно сказала Светлана, стаскивавшая в сторонке свой резиновый костюм. — Вряд ли так хорошо умели делать здесь, в колониях.
Василий Павлович рассмеялся.
— Просто вам хочется, голубушка, набить цену своей находке, — сказал он. — А для неуки гораздо ценнее, если эта статуэтка окажется местного производства. В наших музеях уже есть немало замечательных статуй, барельефов, мозаик, которые отнюдь не уступают тем, что находят при раскопках в Греции. И делали их, несомненно, местные мастера. Возьмите, например, чудесную статую горгиппийского наместника, найденную в Анапе незадолго до войны. Или мозаику пола древнегреческой бани из Херсонеса — вы ее, наверное, видели в Эрмитаже…
Он задумался о чем-то, потом добавил:
— Не думаю, чтобы подобные произведения искусства встречались часто у мореплавателей того времени… Видимо, хозяин статуэтки был человеком достаточно образованным и большим поклонником искусства. И кто знает, не посчастливится ли нам найти… — и вдруг замолчал, прервав себя на полуслове.
— Что найти? — зашумели мы. — Каких находок вы ожидаете? Скажите, Василий Павлович!
Но в ответ на все наши просьбы он только махал рукой и смущенно улыбался:
— Нет, нет, мечтать некогда. Надо работать! Время дорого, друзья, давайте продолжать. Чья очередь погружаться?
Очередь была Бориса и Павлика. Они начали торопливо надевать комбинезоны. Мы помогали им.
Когда они скрылись под водой, оставив, на поверхности шипящее облачко воздушных пузырьков, Василий Павлович неожиданно сказал:
— Если бы самому нырнуть туда, в глубину… Эх, молодежь, молодежь! Ничего-то вы не понимаете, — и, махнув рукой, торопливо пошел в каюту.
Мы молча смотрели ему вслед, потрясенные этой завистью к нам, молодым и здоровым, прозвучавшей в его словах…
Удача оказалась не последней в этот день. До вечера мы успели совершить еще по три погружения и почти ни разу не возвращались с пустыми руками. К вечеру на палубе лежало семь целехоньких амфор. У одной из них сохранилась даже смоляная пробка в горлышке, и мы с любопытством гадали, что же содержится внутри амфоры.
Она была довольно тяжелой, и, когда ее покачивали, в ней что-то булькало.
— Ой, братцы, а если там запрятан какой-нибудь дух, как в арабских сказках?! — воскликнула Наташа.
Но сколько мы не упрашивали, Кратов не разрешил ее распечатать.
— В лаборатории, в лаборатории, — повторял он.
На большом куске парусины, расстеленном у мачты, выросла солидная груда глиняных черепков. Конечно, находить целые амфоры было приятнее, но мы не пропускали ни одного черепка. Каждый из них Василий Павлович придирчиво осматривал и показавшиеся ему наиболее интересными откладывал в особую кучку.
Павлику посчастливилось отыскать в песке медный рыболовный крючок, позеленевший и сильно изъеденный соленой морской водой. Я нашел странный кусок обожженной глины — круглый, с отверстием посередине. Определить его назначение не мог даже Василий Павлович.
— Может, он имел какое-нибудь ритуальное значение? — несмело предположил я.
— А это не грузило? — сказал вдруг один из матросов, как обычно толпившихся вокруг нас.
— Какое грузило? — удивился Кратов.
— Ну, обыкновенное… Какие к сетям привязывают. Ведь и тогда рыбу ловили.
Василий Павлович задумчиво пожал плечами и на всякий случай спрятал плитку в отдельную коробочку.
Следующий день принес новые находки. Правда, это были только амфоры. Но зато за день мы их добыли девять. Девять целых амфор, не считая множества черепков!
Может быть, мы нашли бы в этот удачливый день и больше амфор, но работу нам сорвала довольно большая стая дельфинов. Во второй половине дня они внезапно появились возле нашего судна и начали кувыркаться вокруг, словно веселая акробатическая труппа бродячего цирка, решившая позабавить нас своим искусством.
Я в это время работал на дне, отправил наверх порцию раскопанных амфор и начал неторопливо всплывать. И вдруг увидел, как сверху навстречу мне стремительно и легко спускается какое-то длинное продолговатое тело. Первая мысль была — сорвалась одна из амфор и падает обратно на дно.
Я раскинул в стороны руки, чтобы перехватить ее, — и только тут понял, что мне навстречу мчится дельфин! Мелкие рыбешки, словно серебристые брызги, разлетались от него во все стороны.
Но дельфин не охотился за ними. Он, верно, просто хотел поиграть. Легко и плавно изгибая свое мускулистое тело, он пронесся так близко, что волна качнула — меня в сторону. Он тут же развернулся и снова ринулся ко мне, теперь уже снизу. Метрах в трех он остановился. Я отчетливо видел его черные, веселые глаза. Готов поклясться, что он улыбался, посматривая на меня!
А я смотрел на него, конечно, с опаской. Моментально вспомнились всякие рассказы о том, будто играющие дельфины могут защекотать пловца до смерти…
Но мой дельфин был настроен весьма дружелюбно. Он выпустил серебристую гроздь воздушных пузырьков, словно передразнивая меня, и снова умчался на поверхность.
Очень красиво было наблюдать снизу, из глубины, как одна за другой проносятся надо мной эти живые торпеды. Всплывать мне что-то не хотелось. Кто его знает, как встретят меня дельфины, когда я вынырну прямо посреди их стаи? Только торопливое и совершенно беспорядочное подергивание сигнального троса заставило меня подняться на поверхность.
Потом мне рассказывали, какой переполох возник на борту, когда дельфины отрезали мне дорогу к кораблю. Никто не знал толком, что мне лучше делать — поскорее всплывать или, наоборот, отсиживаться в морских глубинах. Но дельфины не собирались покидать корабль, и Василий Павлович приказал поднять меня наверх.
Когда я вынырнул метрах в десяти от судна, дельфины устроили вокруг меня настоящую карусель. Чего они только не выделывали! То носились вокруг друг за другом, то выскакивали высоко из воды, а потом с плеском падали, обдавая меня брызгами. Но ни один из них не сделал даже попытки помешать мне, пока я плыл к трапу.
