Огненный пояс. По следам ветра (сборник) - Голубев Глеб Николаевич
Василий Павлович вернулся, в кают-компании погасили свет, и снова все придвинулись к телевизору. Несколько минут изображение не менялось. Потом щупальца анемона вдруг заколыхались сильнее, на песок легла тень, и в кадре появился Михаил, окруженный целой тучей воздушных пузырьков. По-моему, он нарочно выпускал их побольше, но это было красивое зрелище.
Аристов сразу направился к бугорку и начал разрывать песок руками. Мы все затаили дыхание и еще теснее сгрудились у экрана. Как назло, Михаил заслонил от нас своим телом бугорок. Василий Павлович заворчал и даже постучал пальцем по экрану, словно Аристов мог его услышать и подвинуться в сторону. Если бы я сейчас был там, на его месте!
Но вот он повернулся к аппарату, и все ахнули. В руках у него была настоящая, совершенно целая греческая амфора!
Мишка чувствовал себя, как на сцене Большого театра. Делая вид, будто совершенно забыл о нас всех, он рассматривал амфору, вертел ее перед носом, даже зачем-то заглядывал в горлышко. Потом он начал соскребать с неё наросшие водоросли. Тут уже Василий Павлович не выдержал и закричал на всю кают-компанию:
— Дайте ему сигнал немедленно подниматься! Что это еще за штучки!
В этот момент Михаил поднес амфору к самому объективу телевизора. Она заняла весь экран.
И все мы отчетливо увидели отпечатанное на глине изображение косматой головы Медузы Горгоны!
Подводные раскопки
Древнегреческое судно найдено! Теперь никто уже не сомневался в этом.
Сразу забыв о телевизоре, мы все заторопились на палубу, чтобы своими глазами увидеть поскорее чудесную амфору, тысячи лет покоившуюся на дне в сумраке морских глубин. Михаил всплывал, держа ее перед собой на вытянутых руках. Она была большая, почти метровой высоты.
Драгоценную находку принял у него Борис Смирнов, стоявший по колено в воде на трапе, и осторожно передал Кратову.
— Несомненно, второй век до нашей эры, — бормотал он, вертя амфору в руках. — Но мастерская не боспорская. Как и тот осколок. И клеймо такое же. Но откуда же он плыл?
Как наш старик ухитрялся различать мастеров по качеству обожженной ими некогда глины и. по ее составу — это всегда поражало нас. Но он в таких делах не ошибался.
Амфору бережно завернули в толстый слой ваты, и Василий Павлович сам отнес ее в свою каюту. Мы, конечно, все рвались немедленно, в воду. Но, как всегда, профессор быстро охладил наш пыл.
— При раскопках главное — строжайший порядок, — сказал он нам, — Это следует знать и студентам. Мы ведь не клады ищем, а изучаем жизнь и быт давно исчезнувших народов. Малейшая неточность при раскопках может привести к непоправимым последствиям. Это справедливо при работах на суше и стократ справедливее. при раскопках под водой.
Вечером Василий Павлович созвал в кают-компании «большой военный совет», как он его назвал. Кроме всех нас, участников экспедиции, пришли капитан и гидроакустик. Заседали мы часа три и разработали подробный план подводных работ.
Прежде всего большой участок дна предстояло разбить на квадраты, натянув между колышками проволоку. Так всегда принято при раскопках, чтобы точно знать, в каком месте найдена та или иная вещь.
Работать мы должны были по двое. Пока первая пара находится на дне, вторая страхует ее, а третья отдыхает. При таком графике каждый из нас работал на дне по двадцать пять минут, затем час отдыхал перед следующим погружением.
В этот вечер мы долго не спали, сидели на баке и пели песни. Уже за полночь Василий Павлович прогнал нас, пригрозив отменить завтра погружения. Но и улегшись на палубе под звездами, мы все долго вертелись, перешептывались, девчата о чем-то хихикали.
А потом я сразу заснул. В десять утра мы все шестеро выстроились вдоль борта. Василий Павлович снова придирчиво проверил у каждого снаряжение. Потом первая пара — Михаил с Наташей — начала облачаться в гидрокостюмы. Это довольно неудобный наряд из резиновой рубашки и таких же брюк. Снизу под него надевается теплое шерстяное белье. По инструкции работать в таких костюмах полагается, если температура воды падает ниже шестнадцати градусов. Сегодня у дна, где нам предстояло работать, было семнадцать градусов. Но Василий Павлович все-таки настоял, чтобы мы напялили эти костюмы.
Михаил оделся первым и полез по трапу. Наташа увидела его неуклюжие движения и расхохоталась.
— Не смейся, у тебя вид не лучше, — утешала ее Светлана и, оглянувшись на Кратова, вызывающе добавила: — А я ни за что не надену такую уродину.
— Ну что же, тогда вам придется посидеть на палубе, — коротко ответил Василий Павлович.
Наши друзья скрылись под водой. Василий Павлович с капитаном сразу же отправились в кают-компанию, чтобы наблюдать за их работой по телевизору, Павлик, подумав, ушел следом за ними. А Борис растянулся на палубе на самом солнцепеке и честно начал отдыхать, как и полагалось по графику.
Держа в руках сигнальные концы, убегавшие в воду, мы со Светланой свесились через борт, стараясь рассмотреть, что делают наши товарищи. Но они погрузились уже слишком глубоко.
Нам не терпелось сменить их. Но время на борту текло, видно, гораздо медленнее, чем под водой. Во всяком случае, меня всегда огорчало, что на поверхность вызывают слишком быстро. Теперь мне страшно хотелось поскорее поднять на палубу и Михаила с Наташей. Последние десять минут я не отрывал глаз от часов, взглядом подгоняя ползущую стрелку.
И, признаться, мы подали сигнал подъема на минуту раньше. Собственно, это сделала Светлана.
— Я совсем забыла, что мои часы отстают, — вдруг сказала она и решительно дернула трижды за сигнальный конец. Не мучаясь особенно угрызениями совести, я поступил так же. Михаил попробовал ответить мне со дна негодующим частым подергиванием тросика. Но тут. уж я имел полное право понять такой сигнал в соответствии с инструкцией как просьбу о помощи и со всей силой потянул за трос, вытаскивая разозленного Михаила.
Пока они поднимались, мы передали сигнальные концы Павлику с Борисом, а сами торопливо натянули гидрокостюмы, чтобы нырнуть раньше, чем выйдут из воды наши друзья, и тем самым надежно скрыться от возмездия.
Светлана, воровато оглянувшись хотела было спускаться, не надевая костюма, как и грозилась. Но я вовремя заметил выглядывавшего из люка Василия Павловича и указал ей на него глазами.
— Конечно, разве он утерпит, чтобы не проверить, — проворчала Светлана и, тихонько чертыхаясь, стала натягивать ненавистный костюм.
— Я в нем на пугало похожа. Не смотри на меня! — жалобно сказала она.
Но я уже полез на трап, потому что увидел, как из глубины поднимается Миша Аристов, грозя кулаком.
Медлить было нельзя, и мы со Светланой торопливо бухнулись в воду, взметнув целый водопад сверкающих брызг.
До первого уступа, на глубине шестнадцати метров, где я уже побывал, мы опускались без всяких происшествий. Но у края обрыва Светлана знаками показала мне, что хочет передохнуть. Наверное, она просто не могла сразу решиться нырять дальше, в темную пропасть, зиявшую под нами. Времени у нас и так было мало, я решительно нырнул глубже, потянув ее за собой.
С каждым метром становилось темнее. Свет здесь напоминал лунный, хотя на поверхности вовсю сияло горячее южное солнце. Исчезли, потускнели все теплые тона. Мои оранжевые ласты казались совершенно черными.
Внизу расплывчатым пятном светили прожекторы на раме телевизионной установки. От них Светлана поплыла направо, внимательно осматривая дно, а я налево. Камера повернулась в сторону Светланы, а я очутился опять в голубоватом сумраке.
Дно было песчаным и ровным, каждый бугорок бросался в глаза. И водорослей на такой глубине растет уже мало. Проплыв метров пятьдесят, я заметил всего три кустика цистозиры.
Я старался не пропустить ни одного бугорка. Раскопал их штук. пять, но ничего не нашел. То попадались осколки рифа, скатившиеся вниз во время шторма и засыпанные песком, то странные норки, сделанные, видимо, какими-то морскими обитателями. Один из бугорков, когда я протянул к нему руку, вдруг начал двигаться в сторону. Это оказался большой каменный краб, бочком ускользавший от меня в расщелину скалы.
