Анатолий Вахов - Фонтаны на горизонте
«Наилучшими китобоями являются норвежцы: на их долю приходится около половины всей мировой добычи. Они охотятся везде, где еще сохранились киты. Мы в китобойном промысле не занимаем хоть какого-либо места».
Второй прорицатель в то время, когда Лигов выдерживал бой с пиратским нападением «Блэкстар», высказывал сомнение;
«В настоящее время едва ли стоит русским учреждать на востоке свое китоловство».
Третий — дальневосточный моряк констатирует:
«На Камчатку заходило много японских, а еще больше американских китоловов и тюленебойщиков в погоне за гренландским китом, котиком. Китоловы хорошо знают течения, рифы, условия промысла. Но все это хранят в тайне».
Северов сердито сжал руки в кулаки. Его злили эти слова. А следующая выписка какого-то экономиста совсем вывела его из себя:
«Перспектив, побуждающих нас вкладывать средства в китобойный промысел, не намечается. Но рационально использовать наши районы охоты все же возможно. Это мыслится в плоскости предоставления их иностранному капиталу. Концессии Берингова и Охотского морей могли бы сыграть роль вспомогательных районов для китобойных предприятий».
— Ишь ты какой заботливый, — стукнул кулаком пирукописи Северов: — Об иноземцах беспокоишься!
Тут Северов вспомнил о своем новом назначении и на секунду смешался. Выходило, что этот адвокат иностранцев прав. И молодое Советское правительство следует его советам — дает концессию норвежским китобоям. Было над чем призадуматься. Он несколько растерялся, но тут всплыли в памяти слова Хайрова: «Набирайтесь опыта. Он нам понадобится».
— Да, так! — Северов хотел захлопнуть рукопись, но потом взял перо и, перевернув страницу, наверху новой написал: «Промысел китов в водах Чукотки и Камчатки норвежской флотилией «Вега», под контролем советского уполномоченного».
3
Норвежская китобойная флотилия «Вега» отстаивалась у дальних причалов порта Нагасаки. Огромный пароход — база по перетопке китового жира и пять китобойных судов не привлекали ничьего внимания. Команды были заняты обычным делом. Соскабливали вздувшуюся под тропическим солнцем краску на бортах и надстройках и красили их заново. Ругались боцманы, насвистывали и пели в своих люльках забрызганные краской матросы...
Подъезжали к судам высокие грузовики и маленькие повозки мелких торговцев, снабжавшие флотилию свежими продуктами. Кричали продавцы прохладительных напитков, ловко подхватывая на лету мелкую монету, и на шкертиках подавали матросам бутылочки с подслащенной сахаром или подкисленной лимонным соком водой.
Обычная картина портовой жизни. Но необычные разговоры впервые велись в каюте — кабинете капитан-директора флотилии Микальсена. Низенький и очень полный пожилой капитан-директор обливался потом, хотя в каюте бесшумно поблескивали лопастями три вентилятора и все иллюминаторы были открыты. Непрерывно обтирая свисающие на воротник кителя багровые щеки, лоснящуюся лысину и покрытый редкими седыми волосами затылок, Микальсен не сводил выцветших голубых глаз с сидевшего против него в кресле и не замечающего жары сухопарого американца. Гость прибыл всего полчаса назад, а испортил настроение Микальсену на месяц вперед, напомнив о действительных целях флотилии. Это был Гжеймс, советник из американской китобойной компании «Дайльтон и К°», с которой с началом мировой воины хозяева Микальсена, норвежские руководители фирмы «Командорен», начали очень дружно сотрудничать.
Покуривая сигарету, Гжеймс, человек с неопределенными чертами лица и зеленоватыми сонными глазами, говорил:
- Ваша стоянка в Нагасаки сокращается. Мы получили сообщение о том, кого большевики назначили своим уполномоченным на вашу флотилию, - он расстегнул портфель и достал из него лист, протянул его Микальсену: — Здесь все подробности о советском уполномоченном. Позднее изучите с... Граулем... то есть с Юртом Бромсетом, — поправился Гжеймс. — Решите, как с ним держаться. Запомните и не забывайте, что флотилия пришла к советским берегам не для того, чтобы платить большие концессионные проценты большевикам, а для выполнения особой программы...
Я знаю, — медленно наклонил голову старый моряк, изнывая и от жары и от беспокойства, которое не покидало его с момента выхода из Норвегии.
Тем лучше, — поднялся Гжеймс. — Желаю вам счастливой охоты, — он засмеялся. — Русские вероятно все еще мечтают стать китобоями и иметь свой промысел. Может быть, поэтому они 'и послали своим уполномоченным сына неудачного русского китобоя. Имейте это в виду. И хотя мы знаем, что русские никогда не будут бить китов, все же держите их подальше от всех технических деталей. Понятно?
Да, — отдуваясь, сказал Микальсен. Он встал и проводил гостя до дверей. — Вы не желаете поговорить с Бромсетом?
Нет. Вы сейчас же познакомите его с письмом мистера Дайльтона. — Гжеймс посмотрел на стол, где лежал переданный им лист бумаги. — Держите его в секрете или лучше уничтожьте.
— Хорошо, — они обменялись рукопожатием, и Микальсен остался один. На душе старого капитан-директора было невесело. Он честный моряк «и никогда не впутывался в темные дела. А эта концессия, полученная у русских, лишь ширма. Однако ему ничего не оставалось, как пойти в плавание и слушаться Бромсета, иначе он был бы уволен с флотилии и едва ли получил бы вновь такое место. После мировой войны безработных стало много, к тому же он уже стар.
А что если русские все разгадают? Ведь тогда ему не миновать сибирской каторги. Капитан-директор облизал пересохшие губы, наполнил из сифона бокал и жадно выпил воду. Чтобы отогнать неприятные мысли, он прочитал письмо президента американской компании Дайльтона и, вздохнув, через вахтенного вызвал гарпунера с китобойного судна «Вега-1». Через четверть часа в дверь раздался стук. Микальсен, куривший трубку, вынул ее из зубов:
— Войдите!
Через порог переступил моряк с дюжими плечами. На нем были высокие с отворотами сапоги, вязаная куртка в коричневую клетку с туго облегающими манжетами и поясом. Такая же вязаная шапочка обтягивала голову. С грубоватого лица смотрели светло-синие глаза. Гарпунеру было немногим больше тридцати лет, но русая борода и усы над тонкими и крепко сжатыми губами делали его значительно старше. Едва гарпунер вошел в каюту, как Микальсен, несмотря на свою грузность и годы, торопливо поднялся из кресла и заговорил по-немецки:
Я был вынужден вас пригласить, герр Грауль, чтобы...
Забудьте мое имя, — прервал его гарпунер и сел в кресло. — Я Юрт Бромсет. Запомните.
