Патрик О'Брайан - Остров отчаяния
Обитателей в этом мире хватало, ибо полудюжина осужденных, призванных «замаскировать» высылку миссис Уоган, придав ей вид обычного события, стараниями чиновников разрослась до двух десятков, с суперинтендантом, доктором и капелланом — и это кроме обычных охранников и надзирателей.
Весь этот люд, арестанты и свободные, занимал носовой кубрик и форпик ниже ватерлинии, где они никак не могли повлиять на управление судном в походе и в бою, и где, как капитан надеялся, про них можно будет просто забыть. Капеллану и доктору еще разрешалось подниматься на квартердек, остальной же персонал, включая уязвленного и негодующего суперинтенданта, мог дышать свежим воздухом только на баке. Столовались они все вместе в бывшей боцманской каюте.
— А вот тут разместили женщин, — Джек кивнул на дверь плотницкой кладовой.
— Много их там? — поинтересовался Стивен.
— Трое. И одна дальше по корме, ее зовут миссис Уоган.
Джек подобрался, крикнул:
— Эй, внизу! Свет! — и начал спускаться по трапу. К носу от битенг-нагелей было выделено треугольное помещение с белеными стенами, кормовая переборка его была оббита железом. Освещение давали несколько мутных фонарей, на полу грязная солома плавала в жидких нечистотах чуть не в фут глубиной, мерно колыхавшихся в такт покачиванию корабля. И в этой массе повсюду лежали люди в разной степени изнеможения: несколько сидели на корточках вокруг степса фок-мачты, некоторых все еще тошнило от приступов морской болезни. Никого, похоже, не волновало, в чем он лежит, на всех были кандалы.
Вонь стояла невыносимая, воздух был такой спертый, что, когда Джек опустил фонарь, язычок пламени замигал и стал тусклым и темным. Морские пехотинцы выстроились снаружи, внутри, у самой двери, их сержант и пара охранников встали над телом суперинтенданта. Голова бедняги превратилась в месиво, и Стивену с одного взгляда стало ясно, что умер он давно, возможно еще до начала шторма.
— Сержант, бегом на корму, мистера Ларкина и старшего трюмного — сюда. Мистер Пуллингс, двадцать человек со швабрами, немедленно. Помповые колодцы и шпигаты забиты этой соломой, их надо немедленно вычистить. Парусину и парусного мастера — зашить тело. Хотите осмотреть тело, доктор?
— Больше нет, — Стивен нагнулся и приподнял веко покойника, — я уже узнал все, что мне нужно. Но могу я предложить, чтоб покойного унесли немедленно, и установили виндзейль? Этот воздух смертельно опасен.
— Выполняйте, мистер Пуллингс, — распорядился Джек. — И проведите рукав через клюзбак, это даст нам доступ к носовому колодцу. Тимерману передайте: пусть бросает все и чинит носовую помпу.
Джек повернулся к гражданским и спросил:
— Знаете, кто это сделал?
Нет, они не знали: они осмотрели все кандалы, хотя сами еле держались на ногах, а приказа у них не было, но в этом жидком дерьме одну пару кандалов от другой не отличить. Понизив голос, один из надзирателей кивнул на почти голого, ободранного, костлявого высокого заключенного, совершенно не реагирующего на доктора, переворачивавшего его тело с боку на бок:
— Думаю, вон тот, сэр. Здоровый, черт. С дружками, не иначе.
Мистер Ларкин, штурман «Леопарда», скатился по трапу в сопровождении своего помощника. Джек моментально пресек их жалобы, отдал несколько точных распоряжений, и, повернувшись к люку, заорал:
— Швабры, швабры сюда! Черт вас возьми, швабры! — голосом, который слышно было и на юте.
Как только работы начались, Джек, приказав старшему надзирателю следовать за ним, потащил Стивена вверх по лестнице, в относительную чистоту и освещенность канатного ящика. Здесь было посуше, но видимо-невидимо крыс: при сильном волнении трюмные крысы всегда поднимались на ярус — другой, а «Леопард» все еще сильно болтало. Джек профессионально пнул одну, остановившись перед плотницкой кладовкой, и приказал надзирателю отпереть дверь. На полу и тут была солома, но почище и посуше. Две женщины были почти без сознания, но третья, девушка с широким и простым лицом, села, моргая на свету, и спросила:
— Вроде, уже закончилось? И, джентльмены, мы не то, чтоб давно ничего не ели, не дни напролет…
Джек отвечал, что с этим успеется, и добавил:
— Вы должны одеть халат.
— Не то, чтоб у меня не осталось совсем одежды, но они украли мою синюю кофту и желтую батистовую с муслиновыми рукавами, которую мне отдала хозяйка. А где моя хозяйка, джентльмены?
«Боже, помоги нам», — бормотал капитан по пути к корме, мимо бухт тросов, все еще пахнущих портсмутской грязью, с кучей кишащих в них крыс, мимо плотницкой команды, работающей с носовой помпой, и дальше к кормовому кубрику.
— Здесь мы поместили еще одну. Миссис Уоган, ее требовалось разместить отдельно.
Джек постучал в дверь и окликнул:
— У вас все в порядке?
Изнутри донесся неясный звук. Надзиратель открыл дверь и Джек вошел.
В тесной каюте сидела женщина, и при свете свечи ела неаполитанский бисквит, несколько их лежало на крышке рундука. На вошедших она взглянула с негодованием, почти злобно, но когда капитан произнес:
— Доброе утро, мадам. Надеюсь, вижу вас в добром здравии? — женщина встала, сделала книксен, и ответила:
— Благодарю, сэр. Я уже почти поправилась.
Последовала неловкая пауза, буквально неловкая, поскольку бимс нижней палубы, деливший небольшую каюту (или, скорее, просторный чулан), вынудил Джека, низко наклонившись, застрять в дверях — еще шажок, и ему бы пришлось боднуть миссис Уоган. Перед ним, скромно потупившись, стояла молодая женщина, явно хорошего происхождения, с честью выдержавшая выпавшие на ее долю испытания (чистая койка, чистое покрывало, горшок убран). Джек не знал, что сказать, вернее, как сказать, что ее свеча, ее единственный источник света, на корабле, да еще в такой близости от крюйт-камеры, граничит с преступлением. Он уставился на огонь, и произнес:
— Однако…
Продолжения не последовало, и миссис Уоган произнесла:
— Может, присядете, сэр? Сожалею, что могу предложить вам только стульчак…
— Все хорошо, мэм. Но, боюсь, мне некогда рассиживаться. Фонарь, вот что. Надо повесить на бимс фонарь. Вам так будет гораздо лучше. И, должен сказать вам, что голое, эээ, ну то есть обнаженное, тьфу, открытое пламя на борту недопустимо. Это чуть больше, то есть, чуть меньше, чем преступление.
Слово «преступление» в разговоре с молодой осужденной показалось ему неловким, но миссис Уоган лишь тихим голосом, полным раскаяния, что не знала об этом, что она просит прощения и больше это не повторится.
— Фонарь пришлют немедленно. Есть у вас еще какие-нибудь пожелания?
