Анри де Монфрейд - Человек, который вышел из моря
Губернаторы колоний и даже правители в своих провинциях мало чем отличаются от султана-варвара или чернокожего царька в том, что касается соблюдения закона собственной прихоти и пренебрежения к справедливости. Вполне возможно, что эти два тиранчика сговорились между собой, тем более что имам был не прочь сделать приятное французам. Он их, конечно, ненавидел, равно как и всех христиан, но корыстолюбие подсказывало ему, что иногда следует проявить сдержанность.
Рассмотренная в таком политическом аспекте ситуация показалась мне весьма серьезной. Надо было срочно устранить опасность, прибегнув к тайным средствам, то есть, заручившись поддержкой подчиненных, чтобы имам не прослышал об этом деле.
Я сразу подумал о шейхе Иссе, знаменитом работорговце, которому султан Йяйя ни в чем не отказывал.
На страницах книги «Тайны Красного моря» я рассказал об этом странном человеке, которого боялись и уважали не только его соплеменники, свирепые данакильцы, но и самые отдаленные племена эфиопского Запада – каффа, джима, гондар, где деревенские старосты приберегали для него самых красивых мальчиков, кандидатов на почетную должность евнухов. Семьи, в которых росли эти юные избранники, произносили дополнительные молитвы после ежевечернего богослужения в мечети, умоляя Аллаха послать им шейха Иссу прежде, чем их сын минует возраст, благоприятный для ритуала оскопления. Его имя было известно всем на обширной территории, вплоть до Чада, а его печать обеспечивала беспрепятственный проход через разные владения всем, кому посчастливилось ею обладать.
Никто никогда не знал, по какой тропе семенит его черный мул, более быстрый, чем зебра; многочисленные жилища шейха, с женщинами и стадами, словно вехи, отмечали его путь. Он приезжал туда неожиданно, иногда после многих месяцев отсутствия, и вел себя так, будто и не покидал этих мест.
Всем своим пристанищам он предпочитал дом в Рахейте, расположенный на берегу Красного моря, у входа в Баб-эль-Мандебский пролив, посреди безлюдного пляжа, над которым проносится хамсин. Мои люди подтвердили мне, что он должен находиться там в это время года. Навещая свои стада в горах Мабла, Мола узнал, что шейх ждет небольшой караван отборных рабов из Судана и что он наверняка будет в Рахейте, чтобы встретить рабов и посадить их на судно.
XVI
Включив мотор, я приблизился к африканскому берегу и поплыл вдоль пляжа, окаймленного низкими дюнами, которыми заканчивается огромная равнина, поросшая мимозами. Перед оазисом, состоящим из финиковых пальм, взлохмаченных ветром, стояла мечеть с куполом, ослепительную белизну которому придавала ракушечная известь. Несколько хижин, расположенных между дюнами, покрытыми голубым кустарником, подставляли свои круглые спины порывам вздымающего песок ветра, а на берегу дремала зарука со снятой мачтой.
Место казалось безлюдным.
Я бросил якорь под прикрытием каменистого выступа, и какая-то женщина вышла из хижины. Стоя на баке, Мола помахал ей своим тюрбаном, и она опять скрылась в жилище.
Вскоре после этого из-за дюн вышли мужчины с ружьями на плечах, и один из них ответил на наше приветствие. Зная местные обычаи, я выстрелил из ружья в воздух, и над дюнами тут же расцвели хлопья белого дыма, подхваченные ветром. Шейх Исса был здесь.
Когда мы спрыгнули на песок, нас встретил второй залп. И ко мне навстречу вышел данакилец, завернувшийся в абиссинскую хаму с красной каймой, своего рода римскую тогу. Я узнал в нем шейха Иссу. Увы, он сильно постарел, однако взгляд был таким же живым, а на его похудевшем лице, как бы вырезанном из твердого дерева, нельзя было заметить никаких признаков одряхления. Освоившись с этим первым впечатлением, я вновь нашел его таким, каким он сохранился в моей памяти.
Есть люди, глядя на которых думаешь, что они никогда не состарятся, словно внутри них заключено нечто нетленное – их дух, заставляющий забыть о бренной плоти. Может быть, даже контраст между физическим упадком и силой мысли как раз и обнаруживает подлинное величие человека в неувядающей его сущности, скажем лучше: его души, если воспользоваться этим более привычным словом…
Круглая хижина, сделанная из циновок, положенных на дугообразные ветви финиковых пальм, ничем не отличалась от жилищ других кочевников, а внутренняя ее обстановка была столь же неполной и случайной. Я вошел внутрь, согнувшись в три погибели, через узкий вход и в потемках, подернутых дымкой фимиама, второпях брошенного на угли, услышал звяканье браслетов и медных колец; затем, когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел молодую женщину с обнаженным торсом, настоящую бронзовую статую, чьи грациозные линии подчеркивались отблесками от горящего очага. Козья шкура, которой была обернута ее талия, то и дело приоткрывала восхитительное бедро и очертания хрупкой ноги с тонкой, как детское запястье лодыжкой.
Тонкие косички ее шевелюры обрамляли лицо с правильными чертами; тонкий нос, выпирающие скулы и два больших широко посаженных глаза придавали ему дикое и загадочное выражение, характерное для всех девушек ее расы. Странный тип внешности, который я обнаружил позднее в несколько утяжеленном и более уродливом варианте в курносом лице сфинкса из Гизы. Прически и юбки данакильских девушек можно увидеть на египетских фресках.
Ее твердые с задравшимися кверху крохотными сосочками груди смотрелись вызывающе.
Это была одна из жен шейха Иссы; лет ей было, конечно, не больше восемнадцати, что у нас непременно сделало бы ее престарелого супруга нелепым, но здесь, в этом первобытном окружении, где я забывал о нашем чересчур древнем мире, мне не показалось, что шейх выглядит смешно.
На циновку, сплетенную из пальмовых листьев в виде красно-черного орнамента, она поставила перед нами миски с верблюжьим молоком, лепешки из проса и свежие финики.
Обменявшись с ним общими фразами, я объяснил шейху Иссе, что привело меня к нему. На мгновение он задумался, а потом, посмотрев на меня и странно улыбнувшись, сказал:
– Тебя привел Аллах, не сомневайся в этом, ибо его воля заключается в том, чтобы расстроить коварные замыслы твоего вали… Этой ночью я жду прибытия трех очень дорогих девственниц, которых имам уже давно хочет получить для своего гарема в Сане. Эти девушки родом из страны Арси, они галла, которые не принадлежат к расе рабов; поэтому они не совсем пленницы, и одна из них, возможно, станет его фавориткой. Зарука, которую ты видел на пляже, должна забрать их и направиться в Мокку, но если ты хочешь, мы поплывем на твоем корабле…
Я молчал: это предложение поставило меня в довольно затруднительное положение. Перевозить гашиш и даже кокаин – это всего-навсего контрабанда, и я сознавал все ее возможные последствия, но доставка на корабле рабов, хотя бы только трех, грозила куда более серьезными неприятностями. Я выступил бы тогда в роли торговца «живым товаром», а времена уже были не те, когда «эбеновое дерево»4 запросто вносилось в таможенные манифесты.
