Джеймс Купер - Пенитель моря
В этом ящике, — продолжал незнакомец, — лежат изделия из слоновой кости, вырезанные терпеливым японцем. Они могут служить украшением любого туалетного столика. Вот обратите еще внимание на эти кружева, заказанные мною и изготовленные по моим собственным рисункам.
— Эти кружева восхитительны. Рисунок их сделал бы честь любому художнику.
— В детстве я немало занимался подобными вещами, — отвечал торговец, с любовью развертывая кусок тончайшего кружева. — Я заключил условие с мастером этих кружев, и он обязался изготовить столько, чтобы их можно было растянуть во всю высоту церкви его города. Он точно выполнил это условие, и посмотрите, сколько осталось от них: все остальное раскупили лондонские дамы. Даже эти остатки мне едва удалось довезти сюда. Их, с вашего разрешения, я отложу в сторону, надеясь, что они вам пригодятся.
— Эта материя, должно-быть, очень дорога? Это кружево годится скорей какой-нибудь придворной даме…
— Ни к кому оно не подойдет так хорошо, как к вам. Итак, отложу его в сторону. Вот тосканский атлас из страны, где купцы — принцы и принцы — купцы. В фабрикации ее флорентинец достиг замечательного искусства. Эти яркие краски, художественные рисунки отражают роскошный климат его родины. Смотрите: материя отливает розовым цветом подобно склонам Аппенинских гор.
— Значит, вы бывали везде, где изготовляются эти материи? — спросила Алида, не скрывая уже более своего любопытства.
— Это обратилось у меня в привычку. Вот золотая цепочка из города Островов[20]. Только рука венецианца могла смастерить такую тонкую штуку. Я дал за нее целую нить жемчуга.
— Какие роскошные страусовые перья!
— Они родом из черной Африки, хотя сами по себе белы, как снег. Получил я их тайно от одного мавра в обмен на несколько бурдюков вина «лякрима кристи». Бедняга проглотил драгоценный напиток, как говорится, единым духом. Лично я не придаю никакой цены этому товару, и если их купил, то больше из сострадания к просьбам этого мавра. Я дарю их вашему дяде в знак старинной моей с ним дружбы.
Алида не возражала против этой щедрости. Втайне она была уверена, что эти подарки, в сущности, предназначались ей самой. Это обстоятельство заставило ее быть более сдержанной в похвалах товарам незнакомца.
— Дядя, наверное, будет очень благодарен вам за подарок, — сказала она, потупив взор, — хотя в торговле желательна не только щедрость, но и справедливость. Вот любопытный рисунок, вышитый, кажется, иглой!
— Эту вещь я купил во Франции у одной монахини. Много лет провела она над своей работой, быть-может, более ценной, чем весь материал, который пошел на нее. Бедняга плакала, когда ей пришлось расставаться с этой тканью, над которой она скоротала столько времени. Право, иной теряет друга с более легким сердцем, чем эта монахиня расставалась с трудами рук своих. А это работа английского происхождения. Как она сюда затесалась? Признаться, в моих тюках мало есть вещей, которые были бы осквернены законами. Скажите мне откровенно, прекрасная Алида, разделяете ли вы предрассудки других людей относительно нас, свободных купцов?
— Не хочу судить о вещах, в которых ничего не понимаю, — отвечала молодая девушка. — Некоторые думают, что всякое нарушение закона есть нарушение нравственности.
— Это проповедуют люди, которые уже успели нажить себе целые состояния. Они прячут свои богатства за оградой закона и кичатся своей непогрешимостью, в то время как, в сущности, служат лишь своему эгоизму. Мы, пенители моря…
При этих словах Алида так задрожала, что ее собеседник остановился.
— Неужели мои слова так страшны, что вы даже побледнели?
— Надеюсь, что они сорвались у вас случайно и не имеют того значения, которое я им придаю. Мне бы не хотелось говорить. Нет, нет, я ошиблась! Такой человек, как вы, не может быть тем, чье имя обратилось в поговорку.
— Такой человек, как я, прекрасная Алида, есть то, чем угодно было его сделать судьбе. О ком вы говорите?
— Пустяки, — ответила девушка, невольно глядя на красивое лицо и учтивые манеры незнакомца. — Продолжайте ваши объяснения. Какой красивый бархат!
— Это также из Венеции, но торговля, как и милости, следуют за богатыми, между тем как — увы! — царица Адриатики находится теперь на закате своих дней. То, что составляет счастье земледельца, причиняет гибель купцу. Каналы переполняются жирным илом, и киль коммерческого судна реже смотрит на него, чем прежде. Пройдет еще несколько столетий, и плуг проведет борозды там, где некогда плавал гордый «Буцентавр»[21]. Открытие морского пути в Индию перенесло центр торговли в другие места. Венеция опустела. Народы будут поучаться, смотря на пустынные каналы и красноречивое величие этого павшего города, гордость которого до сих пор поддерживается еще бесполезными воспоминаниями о прошлой славе и заветами старинной аристократии. Мы, моряки, мало придаем цены этим последним, как отжившим и устаревшим, которые притом насаждены богатыми и сильными, чтобы еще больше стеснить слабых и несчастных.
— Вы увлекаетесь. С вашими теориями рушилось бы общество.
— Наоборот, с моими теориями оно более окрепло бы, так как каждый получил бы свои естественные права. Когда в основу законов будет положена защита этих прав, тогда и «Морская Волшебница» обратится в королевский куттер, а его капитан — в таможенного офицера.
Бархат выпал из рук Алиды, и она порывисто вскочила с места.
— Скажите же прямо, — с твердостью проговорила она, — кто вы?
— Отщепенец общества… авантюрист океана, Пенитель Моря! — вдруг вскричал за окном чей-то голос.
Вслед за тем в комнату вскочил Лудлов. Алида тихо вскрикнула и стремительно выбежала из комнаты.
Глава XI
Лицо Лудлова пылало бешенством. Он обвел внимательным взглядом всю комнату, как бы отыскивая спрятавшегося врага: он был убежден, что в комнате, кроме Алиды и Сидрифта, находилось еще третье лицо. Разочаровавшись в ожиданиях, он повернулся к контрабандисту и бросил на него подозрительный взгляд.
— Здесь какой-то обман! — вскричал он наконец.
— Ваша любезная манера входить в дома, — отвечал незнакомец, на лице которого появилась было и исчезла мимолетная краска волнения, — спугнула молодую даму, но так как вы носите ливрею королевы, то, должно-быть, имеете право вторгаться в жилища ее подданных.
— Я имел причины думать, что захвачу здесь одного человека, уже давно внушающего ужас всем лойяльным гражданам, — сказал с некоторым смущением Лудлов. — Я едва ли мог ошибиться, так как ясно слышал его голос. Между тем его здесь не оказалось.
