Дмитрий Симонов - Тайна острова Уали
Когда мы доковыляли до берега, уже вовсю полыхал яркий костер. Красные языки пламени облизывали силуэты сгорбившихся у костра людей. Зрелище было одновременно и жуткое и красивое. Весело потрескивали дрова. Том стал жарить свинину на огне. Джим пустил по кругу бутылку рома. Капитан опрокинул бутыль себе в рот и заливал ром в бездонную глотку, как мне показалось, целую минуту, потом крякнул, протянул мне ополовиненную бутылку.
— На, Малыш, согрейся!
Ром я не любил, у меня после него першило и горело горло, но я настолько продрог, что, отхлебнув изрядный глоток, почувствовал, как по телу изнутри пошло согревающее тепло. Я отхлебнул еще глоток и почувствовал себя совершенно умиротворенным и абсолютно счастливым.
Я искренне надеялся, что все наши злоключения на этом и закончились. Капитан объявил, что утром, когда начнется отлив, мы снимем с рифа бот, попытаемся залатать дыры, дотащим бот с вечерним приливом до берега и начнем чинить его капитально уже на берегу. Затем капитан дал команду всем спать. Одежда моя почти просохла и, расположившись на теплом песке подле горевшего костра, я безмятежно уснул сладким сном, вовсе не опасаясь изжариться, подобно той свинине, что мы съели на ужин.
Глава 4
Вверх по волчьему каньону
Я заметил лишь, что он рисовал какую-то схему или карту, нарисованную на куске старого пергамента, может быть, зарисовывал остров, куда мы приплыли. Дневник был в изящном переплете с обложкой, обтянутой зеленым сафьяном и двумя медными застежками.
Утром, когда я проснулся, бот уже стоял на твердом грунте и моряки ремонтировали его. Капитан сидел на берегу на большом валуне и что-то записывал в свой журнал, который носил с собой. Дожевав теплый кусок жареной свинины и запив ее кипятком с добавленным в него ромом, я подошел к капитану. Он тут же захлопнул свой дневник. Я заметил лишь, что он рисовал какую-то схему или карту, нарисованную на куске старого пергамента, может быть, зарисовывал остров, куда мы приплыли. Дневник был в изящном переплете с обложкой, обтянутой зеленым сафьяном и двумя медными застежками. Он медленно потонул в бездонном кармане его кафтана. Оттуда же он извлек трубу, навел ее на корабль, который, казалось, был цел и невредим. Вернувшийся корабельный плотник Джим Уилби доложил:
— Все исправлено, капитан, пробоина оказалась не столь серьезной. Все залатали, до корабля дойдем без проблем.
— А бочки с водой сможем захватить? — прохрипел капитан.
— Сможем, сэр, — ответил Джим Улби.
— Хорошо, вода вам пригодится, — ответил капитан, улыбнувшись. Но я заметил, что улыбка была скорее ухмылкой, недоброй, язвительной и весьма двусмысленной, но в тот момент я не придал этому значения.
— Оставим двух человек на лодке, — продолжал он, обратившись ко мне и Джиму Улби. — Да, что б не проворонили прилив, а остальных живо сюда. А мы с тобой, малый, пойдем пока прогуляемся. Берите сундуки и бочонки с грузом и отправляйтесь за нами. Возьми ружья, Джон.
Мы с капитаном стали пробираться вдоль берега, направляясь в сторону выдающегося далеко в море мыса, который оканчивался громадной отколовшейся от него и отползшей далеко в море тупоголовой каменной скалой. Скала походила на непонятно зачем и, главное, кем выстроенную средь морской глади сторожевую башню.
Поначалу наш путь пролегал по открытому песчаному пляжу, поросшему разлапистыми пальмами, и, если бы не капитан, опирающийся левым локтем мне на плечо, прогулка была бы просто удовольствием после стольких, пережитых мною злоключений. Вскоре мы дошли до обширной заболоченной лагуны, и наше продвижение в глубь острова заметно затруднилось. Топкая почва предательски проваливалась под ногами, зловеще побулькивая и распространяя невыносимое зловоние. Тучи москитов с отвратительным писком сразу набросились на нас, так что пришлось отмахиваться от них веточками с розовыми цветами с пьянящим запахом.
Но мало-помалу почва стала приобретать некую твердость. Каменистая поверхность позволяла без труда подниматься по склону, поросшему высокими соснами. По живописному ущелью мы продвигались все выше и выше. Капитан достал тяжелую абордажную саблю, висевшую на поясе, и одним махом срубил молоденькую сосенку в два дюйма толщиной. Он сделал себе добротную и удобную палку и, перестав опираться о мое плечо, шагал вполне самостоятельно, проваливаясь иногда в осыпающиеся со склона ущелья камни. По мере продвижения ущелье стало превращаться в красивый каньон с отвесными стенами, поросшими низкорослыми деревцами, сквозь которые еле-еле пробивался солнечный свет.
Всякий раз, как он оступался, мне приходилось поддерживать его, чтобы он не споткнулся и не покатился вниз по ущелью.
По земле стлался желтыми соцветиями дрок и кустарник с розовыми цветами, распространяющий вокруг нас едкий аромат эфирных масел. Среди зеленых зарослей низко стелящегося кустарника возвышались могучими коническими колоннами высокие бурые сосны, бросавшие на нас широкую, спасающую от уже начинающего поджаривать нас солнца приятную тень. Запах хвои, смешавшись с пахучим дурманом кустарников и ароматом трав, создавал неповторимый колорит. Воздух был свеж и приятен, утренний бриз освежал наши запотевшие лица.
Мы долго шли по крутому каньону, взбираясь все выше и выше и, наконец, добрались до широкой поляны, образовавшейся в результате провала. Сосны обступали ее плотным кольцом, совершенно закрывая солнце, и на мгновение мне показалось, что наступили сумерки. Рядом весело журчал родник. Пробиваясь из скалы, звеня тонюсеньким голосом, ручеек стекал к нашим ногам прозрачной студеной ключевой водицей.
— Иди, Джон, напейся и принеси мне воды, — сказал капитан, извлекая из левого кармана жестяную кружку. Ледяная вода, пройдя все стадии минерализации, была необыкновенно хороша на вкус. Она приятно щипала горло, отдаваясь пузырьками газов прямо в нос. Я от души напился, набрав кружку, поднес капитану.
— Уф-ф! — отдышался капитан. — Ну, мы у цели. Подождем остальных!
Уже затемно, тяжело дыша, подошла оставшаяся часть команды со своей тяжелой ношей. Наскоро поужинав остатками свинины, мы стали располагаться на ночлег, а меня поставили дежурить до рассвета. Перед тем как улечься, капитан достал из-за широкого пояса карманные часы, откинул крышку, открывшуюся с мелодичным перезвоном, посмотрел и, захлопнув, сказал:
— Смотри, — показывая на высокую скалу с двумя островерхими выступами. — Это Волчий утес, блеснет солнце, буди меня, я вздремну, но ты смотри — не усни!
— Хорошо, сэр, постараюсь, — ответил я, всматриваясь в скалы, — действительно похоже на уши волка.
Глава 5
Подземные фьорды
О, Боже! Мы все четко и ясно увидели, как скала стала медленно отодвигаться, открывая доселе скрытый от постороннего взора вход в пещеру.
Едва первый солнечный лучик выпрыгнул со дна глубокого ущелья, я бросился расталкивать капитана.
— Проснитесь, сэр, уже рассвет!
Картина, открывшаяся моему взору, была поистине прекрасна. Темное ущелье, погруженное в сонливую тьму ночи, стало постепенно оживать, преображаясь и представая предо мною в своем ином качестве, наполняясь жизнеутверждающими яркими утренними красками.
Лишь только вершины утеса коснулся первый луч, темно-зеленые сосны, погруженные во тьму, зашевелились. Их верхушки стали медленно розоветь, наполняясь краснотой, и затем стали оранжевыми, а нижняя половина была по-прежнему зеленая, погруженная во тьму.
Внезапно на голове волка появилась ослепительная золотая корона. Вспышка была настолько ярка, что мы зажмурились. Затем волк приоткрыл правый глаз, метнув на нас взгляд лучом света.
— Смотрите! — заорал капитан.
Луч из глаза волка медленно пополз по краю обрыва, заваленному каменными глыбами, поросшими мхом, и, уперевшись в одну из скал, остановился.
О, Боже! Мы все четко и ясно увидели, как скала стала медленно отодвигаться, открывая доселе скрытый от постороннего взора вход в пещеру.
— Джон, Малыш, беги скорее по этой козьей тропе к пещере и оставайся там, да смотри не оступись, тропа узкая, — скомандовал капитан.
Я вскочил и понесся наверх, опережая солнечный луч. Вскоре весь склон был уже освещен, но эту большую, походившую на домик с высокой крышей скалу я приметил и хорошо ее запомнил, пока бежал к ней, так что отыскать ее ровным счетом не составило никакого труда. Подойдя к пещере, тяжело дыша, я замахал руками и закричал и увидел, как капитан что-то командует своим матросам. Они подняли тяжелые бочонки и медленно двинулись по тропе.
Вход в пещеру был довольно обширен, около 3—4-х футов в диаметре, но потом он начинал сужаться, превращаясь в узкий извилистый, труднопроходимый шкуродер. Первым полз, освещая себе коптящим факелом дорогу, Говард Барретт, попутно красочно описывая свой путь, комментируя происходящее злобными выкриками и непристойной бранью. Стало быть, маршрут был не из легких, совсем не походя на прогулку в парке. Преодолев узкий лаз, он крикнул нам: «Эва!» и за ним стали просачиваться и мы, толкая перед собой сундуки и бочонки. Мне довелось ползти последним. Я встал на четвереньки и пополз по шкурнику, обдирая локти об острые камни, попутно бодаясь с нависавшим надо мной доломитовым сводом, отчего набил немало шишек на лбу.
