Валентин Пронин - Завещание мессера Марко (сборник)
Но пресыщение не коснулось души Марко Поло. Сложные поручения хана, требовавшего от своих доверенных решительности и быстрого исполнения, многодневные походы через горы и пустыни, осады городов, стычки с разбойниками и дикими племенами Тибета, интриги и вражда между придворными – все это тоже было его жизнью. Дороги закалили его тело, а сложная обстановка монгольского двора развила и укрепила ум.
Марко свободно говорил по-татарски, по-персидски, по-уйгурски, по-арабски и овладел четырьмя письменностями. Своим докладом о разведке только что покоренных областей Манзи венецианец удивил не только Хубилая, но и его сановников и военачальников.
Многие из них входили сейчас в зал приемов. Вот бухарец Насыр-ар-Дин, бестрепетно встретивший и отразивший нападение двух тысяч боевых слонов царя Мян и сделавший подвластной Хубилаю страну полуголых людей, стреляющих отравленными стрелами и возводящих в джунглях золотые пагоды. Вот другой знаменитый полководец – насмешливый, горбоносый сириец Мар-Саргис, а за ним – суровый турок Зульфакар, которого Хубилай посылал вместе с Марко в страшную пустыню Такла-Макан добывать онданик – руду для выплавки первосортной стали. Там Марко откопал сокровища мертвого города Хара-Хото, слышал шепот злых духов, отвлекающих в сторону, и, преодолев море гибельно веющих барханов, нашел окаймленное райской зеленью заколдованное озеро – то чудесным образом исчезавшее, то вновь мерно плещущееся на прежнем месте.
Вот широкоплечий, дородный перс Ахмед в собольем плаще поверх полосатого халата и в шафрановой чалме с алмазным пером – человек, назначающий чиновников и собирающий налоги со всех областей империи, человек, которому необыкновенно доверяет великий хан. За ним следовали секретарь и писцы с бумагами и чернильницами.
Входили монгольские ханы и нойоны, одетые в китайские шелковые халаты – ленивые, разжиревшие, отвыкшие от войны, забывшие счастье бешеной скачки. Входили мусульмане с бородами, выкрашенными хенной, и со сверкающими перстнями на волосатых пальцах. Входили китайцы – военные и ученые-конфуцианцы, начальники фокусников и музыкантов.
Все низко склонились перед бледным и болезненным наследником престола, царевичем Чингисом. Он снисходительно кивал плоским лицом и обмахивался изящным веером из слоновой кости. Голубой халат, расшитый драконами, висел на его худых плечах. Царевич морщился, поглаживая висок слабой рукой с длинными, заостренными, покрытыми красным лаком ногтями.
Ему нравилась китайская изысканность, он ненавидел похотливых, напыщенных мусульманских вельмож и своих рыгающих кумысом сородичей. Сказаниям о степных багатурах царевич предпочитал замысловатые притчи китайских мудрецов.
Придворные, расступившись, вновь сомкнулись за узкой спиной наследника. По полу волочились их длинные шелковые одежды с золотой вышивкой – цветами, танцующими фениксами и драконами, переливались парчовые мантии, отороченные соболем и серебристой лисой; сверкали ожерелья из драгоценных камней и крупных жемчужин, вспыхивали алмазные застежки; на круглых шапочках покачивались резные нефритовые подвески и вздрагивали высокие султаны из перьев павлина и зимородка.
Среди этого великолепия и непомерной роскоши бросались в глаза скромные одежды астрономов и старый походный чапан Сугату-нойона.
Позади всех, заложив руки за пояс и сощурив холодные зеленоватые глаза, стоял огромный и сутулый начальник монгольской стражи, темник Кагатай.
Нукеры распахнули двери в южной стене зала и, стукнув древками копий, замерли.
Придворные, полководцы, ученые и астрологи опустились на колени и прижали лбы к полу.
Хубилай вошел, прихрамывая. Он сел на трон, побарабанил пальцами по головам золотых тигров и поманил распорядителя.
– Пусть поднимутся, – сказал он, усмехаясь, и сделал знак Айсе, стоявшему позади трона.
Айсе подошел к наследнику Чингису и почтительно предложил ему занять место рядом с великим ханом. Царевич, лизнув отцу руку, сел на верхнюю ступеньку тронного возвышения.
Хубилай похлопал его по спине и махнул рукой толстяку китайцу.
– Тянь-цзы изъявляет своим преданным слугам высочайшее благоволение. Остаться приказано: господину главному казначею, советнику Ахмеду; господину Циньго Гуну, советнику Айсе; блистательному водителю наших непобедимых воинов Сугату-нойону; отважному и преданному начальнику тумена «бесстрашных» Кагатаю; отважному и преданному начальнику китайского тумена Ван-Чжу; разведчику великого хана господину Марко и с ним господину Никколо и господину Маффео; заведующему непрестанным согласием с небесами, почтенному Го Шоу Гину и его помощникам.
Распорядитель, отдуваясь, умолк. Все придворные опять опустились на колени и, следуя старинному обычаю монголов, прокричали:
– Великий хан приказывает – мы покоряемся!
После чего распорядитель, покраснев от натуги и как бы придя в высшую степень восторга, пронзительно завопил:
– По воле вечного неба и по великой его милости к нашему государю да будет благословенно имя хана и да помрут и исчезнут все ослушники!
Придворные поднялись, почтительно сложили руки на животе и, пятясь мелкими шажками, покинули зал. Остались только те, кому было приказано.
– Подойдите ближе, – сказал Хубилай. Он кивнул писцам – уйгурам и китайцам, чтобы они усаживались за столики со своими каламами, кисточками и бумагой.
Все документы при дворе великого хана велись иероглифами – цзы, уйгурскими буквами и, главное, новыми письменами, придуманными мудрыми тибетскими ламами для удобства завоевателей.
Хубилай поглядел на собравшихся в кружок придворных-христиан, монголов, китайцев, мусульман, еще раз усмехнулся и, усевшись поудобнее, приготовился слушать доклады и разбирать дела.
Вперед выступил советник Ахмед, он взял у секретаря свиток холеными руками и слегка откашлялся, собираясь читать донесение.
– Погоди, Ахмед, – неожиданно произнес хан, нахмурившись. – Погоди и дай начать астрологам. Говори, Айсе.
Последнее время казначей и ближайший советник чем-то раздражал великого хана. Может быть, излишняя самоуверенность перса, слухи о накопленных им богатствах, которые будто бы соперничали с ханской казной, и бесконечные жалобы о превышении полномочий стали доходить до сознания Хубилая, хотя раньше он пропускал все это мимо ушей.
«Вот и Айсе недолюбливает Ахмеда, и умные купцы Поло… Правда, они латиняне, издавна враждующие с мусульманскими людьми. Вот угрюмо косится на алмазы и жемчуга казначея верный старик Сугату, а мой сын, царевич Чингис, прямо ненавидит его. И китайцы… Больше других злы на Ахмеда китайцы, а ведь они тоже мои подданные и притом самые многочисленные…» Нелегко разобраться в собственных мыслях и решить: стал ли советник менее преданным, менее почтительным и менее полезным. Хубилай думал, поглаживая редкую седеющую бородку, потом взглянул на желтоватое лицо сына и раздраженно подтвердил:
