Валентин Пронин - Завещание мессера Марко (сборник)
Величественный старик – начальник утреннего расстилания ханской скатерти – торжественно поднес блюда с жареной уткой и запеченной в сладком тесте ногой антилопы. Виночерпий неслышно подошел, держа в руках кувшинчики с крепким виноградным и еще более крепким рисовым вином.
Айсе покачал головой и спросил:
– Как здоровье тела и состояние души великого хана? Я вижу, что глаза его веселы и светлы, но ноги…
– Да, Айсе, ноги у меня пухнут, хотя мне и натирают их твоими мазями.
– Великий хан уже не молод. Нельзя есть столько мяса, нельзя пить вино, от этого пухнут ханские ноги.
Хубилай вздохнул, облизал жирные пальцы и подмигнул врачу:
– Ты говоришь правду, Айсе. Я люблю правду, но, пожалуй, больше люблю вино.
Он взял золотую чашу, усыпанную по краю рубинами, и протянул виночерпию.
Глава четвертая
Чтобы управлять людьми, хан должен быть умным, а чтобы люди покорялись ему, хан должен быть сильным.
ЧингисханОбширный, богато украшенный зал приемов был пуст, только великаны-нукеры стояли по двое у высоких дверей с изображением извивающихся драконов. Нефритовые драконы, изогнув перепончатые хвосты, поддерживали потолок, отделанный перламутром и серебром в виде небесной сферы. Золоченые деревянные драконы разинули ужасные пасти под резными стропилами.
На восточной стене висело огромное шелковое полотнище, и на нем также извивался синий дракон – символ восточного ветра; на западной стене висело полотнище с белым тигром; на северной – с черной черепахой; на южной – с красной птицей.
Возвышение у северной стены венчалось восьмигранным золотым троном с овальной спинкой, сверкающей алмазами, и подлокотниками в виде двух разъяренных тигров. Над троном было укреплено белое знамя с фигурой свирепого всадника – монгольского бога войны Суульдэ и копье с буйволиными рогами и косматыми хвостами яков.
Раздался гулкий удар гонга. Вошел распорядитель приемов – тучный китаец в роскошной одежде. Он встал поодаль от дверей, низкими поклонами встречая придворных, явившихся к утреннему выходу государя.
Первым переступил порог широколицый мрачный монгол в потертом чапане и простых сапогах. За ним – худощавый китаец в скромной одежде ученого. Его сопровождали несколько стариков в белых халатах и колпаках звездочетов.
Китаец поклонился с приветливой улыбкой:
– Тысяча пожеланий здоровья и благоденствия доблестному Сугату-нойону, преданному полководцу и соратнику великого хана.
– Привет и уважение Го Шоу Гину, заведующему башней непрестанного согласия с небесами, – ответил монгол, глядя в сторону.
Сложив руки на животе и расставив косолапые ступни, Сугату-нойон размышлял: «Если бы священный правитель увидел двор Хубилая и людей, стоящих во главе управления государством, он бы огорчился. Когда монголы завоевывали Желтую империю, они предполагали вырезать всех китайцев – злокозненный и упорный народ, снести их душные города и превратить земли в привольные пастбища для наших славных багатурских коней, для тучных быков и бессчетных отар мелкого скота. Это не удалось совершить, потому что ханы сочли более полезным оставить жителей в городах и брать с них налоги и подати. Взимают эти подати мусульмане – наши старые враги, но теперь многие из них стали всесильными сановниками. Рядом с мусульманами стоят у трона белолицые выходцы из туманных стран Запада – они враги мусульман и гордятся, потому что их шеи не испытали крепких ударов монгольской плети, а Хубилай им доверяет. Среди семидесяти шести астрологов придворной «небесной башни» пятьдесят китайцев, остальные – уйгуры и персы. Да что вспоминать об астрологах, когда назначаются командующие китайскими десятитысячными отрядами, и им поручается охрана дворца. Это ли не предосудительно? Это ли не опасно? Хубилай собрал всех знатных монголов, одел их в китайские одежды, подарил им китайских певиц и держит постоянно перед глазами, потому что не доверяет. Да и сам великий хан окитаился, принял титул «тянь-цзы», и хотя он пьет по утрам кумыс и чай с бараньим салом, но предпочитает крепкое рисовое вино. Наследник престола носит халат с драконами и не желает говорить по-татарски. Горько смотреть на это, тяжкие настали времена… Ой-бой, какие времена!»
Вошли трое христиан – один молодой и двое пожилых, с сединой в окладистых бородах. Они раскланялись и продолжали между собой разговор.
– Когда мы приехали в Канбалук и я поставил тебя, совсем юного, перед великим ханом, сказав: «Это мой сын, государь, а твой слуга», – я не мог и подумать, что наша жизнь сложится здесь подобным образом, – говорил Никколо Поло, обращаясь к Марко.
– Что и толковать, – подхватил Маффео, – милости великого хана не оскудевают, награждения и льготы даются нам постоянно, а при дворе мы бываем чаще, чем иной темник или царевич.
Маффео откинул плащ багряной парчи и выпятил обтянутый шелком круглый живот.
– Да, сын мой, – усмехнулся Никколо, – твое возвышение на службе татарского владыки наполняет ветром радости наши паруса. Ты уже стал мужчиной, и я не боюсь, что избалую тебя непомерными похвалами.
– Клянусь Господом Богом и святыми угодниками, ты стал любимцем хана, джованетто! Вот и сегодня неспроста приказано явиться к утреннему выходу. Что и говорить, судьба еще не повернулась к нам задом!
Марко посмеивался, слушая самодовольные речи стариков. Его глаза уверенно блестели, крепкая грудь дышала ровно, – он был спокоен, как умудренный опытом царедворец.
Он вырос при дворе татарского хана, превратившись из застенчивого юноши в исполнительного чиновника и смелого воина. Он чувствовал себя избранником судьбы, подарившей ему огромный мир, неизвестный жителям европейских городов, и позволившей в расцвете молодости испытать все радости, возможные в завоеванных монголами империях Цинь и Сун.
В домах Поло накапливались богатые и редкие товары – от парчи, букарана и тончайших шелков до индийского жемчуга, бадахшанских рубинов и пряностей страны Мян. В конюшнях били копытами туркменские аргамаки, поджарые кипчакские иноходцы и арабские красавцы с ногами, как струны, и глазами газелей. Венецианцам прислуживали усердные рабы и рабыни с танцующей походкой и тонким голосом.
Но пресыщение не коснулось души Марко Поло. Сложные поручения хана, требовавшего от своих доверенных решительности и быстрого исполнения, многодневные походы через горы и пустыни, осады городов, стычки с разбойниками и дикими племенами Тибета, интриги и вражда между придворными – все это тоже было его жизнью. Дороги закалили его тело, а сложная обстановка монгольского двора развила и укрепила ум.
