Анатолий Вахов - Фонтаны на горизонте
Здесь уже нет ни зелени, ни фонтанов. На балконах и подоконниках, в открытых дворах сушится цветное тряпье. По улицам бродят понурые люди, бегают оборванные ребятишки. И тут же лезут в глаза яркие плакаты. На рекламе изображены розовощекие джентльмены с широкой улыбкой и белыми зубами, длинноногие полуобнаженные девушки с голубыми мечтательными глазами, пухлые малыши.
На фоне страшной нищеты окраин города все это выглядит нелепо. Курилов отворачивается.
Шофер вдруг тормозит. Впереди по дороге движется похоронная процессия. На стареньком разбитом автомобиле, который, казалось, вот-вот развалится, стоит гроб с бумажными цветами, обитый марлей. За гробом идут несколько негров с опущенными головами.
Шофер сворачивает в первый переулок и. объехав процессию, выбирается на шоссе.
Несколько минут езды — и машина останавливается у каменной ограды кладбища с металлической фигурой Христа над воротами. Краска с нее смыта непогодой. Из калитки навстречу машине выбегает привратник. На его широких плечах болтается старый заплатанный пиджак. Правый глаз закрыт черной повязкой.
Первым из машины выходит Курилов. Он сразу же узнает в привратнике Нильсена.
— Олаф Нильсен! — говорит он, пораженный.
Нильсен глядит на гарпунера, не узнавая, потом восклицает:
— Курилофф, мистер Курилофф! О-о-о! Вы приехали ко мне?
Он растерянно оглядывается и совсем теряет дар речи, когда узнает Северова и Гореву. Долго молча жмет он руки советским китобоям. Его морщинистое изможденное лицо покрывается пятнами. Потом радушно приглашает китобоев к себе.
В небольшом покосившемся домике, стоящем за воротами, Нильсен занимает одну комнату. В ней стоят прогнувшаяся железная кровать, стол, стул. Под кроватью виднеется железный сундучок.
Почти ничего не осталось от прежнего Нильсена в этом старом, усталом человеке. .
Что с вами случилось? — спрашивает бывшего гарпунера Северов. — Почему вы не приехали из Гонолулу к нам обратно? Разве вы были чем-нибудь недовольны?
—- О нет, мистер капитан! — качает головой Нильсен. — Я совершил колоссальную ошибку, что послушался Отто Грауля. Сердце мое чувствовало, что в Гонолулу мне будет плохо, но я все-таки дал себя уговорить. Когда я приехал в Гонолулу, со мной произошло страшное несчастье...
В фешенебельном ресторане «Голубой кит», лучшем в Гонолулу, развлекались съехавшиеся на отдых гарпунеры. Ярко горели, переливаясь, хрустальные люстры.
Нильсен в новой тройке сидел с Граулем за столом, уставленным винами и блюдами.
Охмелевший норвежец довольно жмурился. Выл саксофон, ему вторила скрипка. Бесшумно и плавно скользили официанты.
Нильсен затягивался сигарой, выпуская голубоватый душистый дым, и слушал Грауля и своих новых знакомых. Это были известные гарпунеры — Джон Стидинг, Август Нардвинг, Хин Хольм и Давидсен. Они говорили с ним, как со старым товарищем. Нильсен был счастлив. Невдалеке сидел президент Союза гарпунеров Никольсон.
«Русские молодцы, что сделали меня гарпунером, — думал Нильсен. — Вот вернусь я к ним, так еще больше набью китов. А быть может, и совсем у них останусь. Да, да, останусь».
Мысли Нильсена прервал Грауль. Он был совсем трезв. «Что-то мало пьет и все кого-то ищет глазами. Наверное, девчонку». Нильсен засмеялся. Грауль, осклабившись, наклонился к нему:
Идем-ка в номер. Нас хочет видеть один человек!
Да ну его! Потом! — отмахнулся Нильсен, но Грауль был настойчив.
Нильсен неохотно поднялся и направился за ним.
В номере был не один человек, а трое. Они сидели и, когда Нильсен переступил порог, внимательно взглянули на него. Нильсену это показалось подозрительным. А когда заговорил Грауль, Олаф сразу же отрезвел.
Вот что, Нильсен, — сказал Грауль, и голос его зазвучал зло. — Разговор у нас с тобой небольшой. Ты сейчас должен поклясться, что, вернувшись к большевикам, будешь делать то, что я буду приказывать.
Ты что, Отто? — изумился Нильсен. — Это плохая шутка.
У нас мало времени. Вот, подпиши это. — Грауль подвинул к Нильсену лист исписанной бумаги.
Олаф быстро прочитал и изумился. Это был текст клятвы в том, что он, Олаф Нильсен, во всей своей дальнейшей работе на флотилии «Приморье» будет подчиняться распоряжениям Грауля и всячески вредить русским с целью срыва китобойного промысла.
Гарпунер оторопел. Буквы исчезли перед глазами. Стены роскошного номера будто раздвинулись, и Нильсен увидел базу «Приморье», «Фронт», Турмнна, Степанова, дядю Митю, услышал их голоса...
Благодарность к этим людям горячей волной наполнила его сердце. Ведь они, эти русские, сделали его гарпунером, им теперь не гнушаются знаменитые гарпунеры. И он, Нильсен, должен вредить русским! Они ждут его, чтобы он и дальше по-ударному бил китов, а от него требуют предательства! Нет, Олаф никогда не будет .врагом русских! И этот наглый щенок Грауль смеет требовать от него такой клятвы! Не бывать этому! К черту Гонолулу! Скорее во Владивосток! Все рассказать Степанову, дяде Мите, всем русским.
Ну! — грубо крикнул Грауль. — Подписывай!
К черту! — Нильсен отшвырнул от себя лист и повернулся к двери.
Грауль поднял руку и щелкнул пальцами. Прежде чем Нильсен успел сообразить, что происходит, его ударили чем-то тяжелым по голове. Но удар пришелся вскользь. Он пытался вырваться из грубо обхвативших его рук я вдруг почувствовал в пращом виске резкую боль. Что-то горячее залило его лицо. Нильсен потерял сознание.
А, черт! — выругался Грауль. — Испачкали ковер, не могли аккуратнее. Убрать его!
Носком лакированной туфли он ударил Нильсена, лежавшего ничком с залитым кровью лицом.
Олафа вытащили в коридор, а оттуда по черной лестнице во двор к закрытой машине. Бросив тело гарпунера на дно, убийцы сели в машину.
Машина долго мчалась по освещенным улицам Гонолулу, потом вырвалась на окраину города и понеслась по узкой боковой дороге. Проскочив пальмовую рощу, она оказалась на берегу моря.
Берег был пустынным. Где-то в темноте волны яростно бились о скалы. Тело Нильсена вытащили из машины.
Мертв? — спросил Грауль.
Я бью наверняка! — засмеялся низенький человек. Тело Нильсена раскачали и бросили со скалы в море.
Послышался глухой всплеск. Постояв минуту и убедившись, что все тихо, люди сели в машину, и она, взвыв мотором, повернула от берега...
Нильсен дрожащими руками распечатывает пачку сигарет, закуривает. Жадно затянувшись, продолжает:
Меня ударили чем-то тупым и сбросили в воду, но я успел от холода прийти в себя и выбрался на берег. Темнота спасла меня. Но, зная, что оставаться на Гавайях опасно, я этой же ночью пробрался в порт. Какой-то врач сделал мне операцию, удалив поврежденный глаз. У меня были заработанные у вас деньги. Остаток их я отдал боцману американского фруктовоза, готовившегося к выходу в море. На этом пароходе я добрался до Сан-Франциско. Пытался получить разрешение, чтобы возвратиться в вашу страну, но мне сказали, что выдать разрешение может лишь норвежское посольство. И вот я приехал сюда и стал ходить за визой. Мне все отказывали, и я понял, что кто-то очень не хочет, чтобы я вернулся к вам. Я пытался устроиться на любое китобойное судно, но меня не хотели брать. Не удалось мне и нарт родину вернуться. Я стал нищим и, чтобы не умереть с голоду, сделался уборщиком на этом негритянском кладбище.
