Борис Романов - Капитанские повести
Петя Полин, глядя на помполита, ответил Валерке со злостью:
— Деляш ты, все равно что Витька Ливень, только что ученый. Тот нос дерет, а ты еще хуже — ноги. Вот погоди, продраим тебя на комитете.
— Мне так лучше думается…
— И все-таки вы, безусловно, некультурно себя ведете, товарищ Строганчиков, — заметил помполит.
— Хоть бы голову свою не оскорблял, — добавила сидевшая рядом с Элей Шурочка Содова.
— Ты что-то в последнее время о моей голове слишком заботиться стала, а еще за офицера замуж собираешься!
— Зазнался совсем! — Шурочка от обиды закусила губку.
— Ну хватит, товарищи! — помполит взял из рук Валерки Строганчикова книжку. — Что читаете, Строганчиков?
— Да так, все больше про войну, товарищ помполит.
— Про войну — это поучительно. Но только, знаете, сейчас много неправды об этом пишут, для завлекательности. А с другой стороны, действительность искажают в угоду моде, жертвы слишком показывают, и вообще. Боролись не так! Безусловно, было проще. Вот помню…
— А я больше мемуары читаю, чтоб не ошибиться, товарищ помполит, да.
— Да погоди ты, Валерка! Вот деятель. Расскажите, Вольтер Иванович!
— Я вам так скажу, товарищи. Дело в том, что у нас люди понимали, за что в бой шли!
— За Сталина! — крикнул Валерка Строганчиков. — Ширма была!
— Этот лозунг выкрикивали те, кто за него и погиб! И вы поймите, Валерий, что за этим лозунгом было!
— То же, что и осталось, и трепаться нечего! И мы умрем, если нужно будет, только орать «За Сталина!» не будем. Мы что, хуже других, что ли? За это агитировать не надо!
— Может, без крика умирать еще больше мужества нужно! Я так думаю, Вольтер Иванович, — покраснев еще больше, добавил Петя Полин.
— Да нам не о гибели же говорить надо, так я думаю, товарищи? — помполит расстегнул ворот кителя и огляделся.
Валерка Строганчиков упрямо продолжал:
— Я читал, как один японец во время разгрома себе харакири сделал. Записку написал, умираю, говорит, без сожаления, страха и стыда. Вот спокойствие! Здоров, да?
— Зря ты шумишь, Валерий! Так спокойно никто не умирал. Я капелюсной была, не помню, как у нас в Ленинграде было, хотя у меня все там и остались… Но тетя рассказывала, лежала она больная водянкой, а меня у бока грела. Вот как я живой осталась… — Эля Скворцова замолчала и отвернулась к иллюминатору.
— Правду сказать, дурак ты еще Валерка, хоть и начитанный. Ни один человек спокойно умирать не может, если только не вымуштрован по-собачьи, до дикости, как твой самурай. Главное, чтоб у тебя в жизни все честно перед людьми осталось, понял? — спросил боцман Иван Николаевич.
— Я так понимаю, товарищи, — строго продолжил помполит, глядя сквозь жестяные свои очки на Валерку, — нам еще о смерти говорить ни к чему. А вот о том, что сделать надо, об этом и говорить надо. Вы только вспомните, куда идем!
— В пекло.
— Да, в пекло. Но это — единственная точка на полушарии, где развевается наше интернациональное знамя! Я, безусловно, может быть, еще не моряк, но тем горд, что в такую минуту на судне плыву и здесь нахожусь, на переднем крае, собственно. На нас с вами вся Родина смотрит, за нами вся наша сила стоит! На провокации мы не поддадимся и то, что нужно, сделаем. Безусловно, товарищи, каждый должен понимать свой долг и ответственность момента. И пусть у нас со связью плоховато, Родина о нас помнит и знает.
— Да нет у нас совсем связи, Вольтер Иванович, слышал я, как радист капитану говорил.
— Капитану всех тяжелее, на нем вся ответственность, и мы ему в этом должны помочь. Вы поймите, что мы сейчас продолжаем революционные традиции!
— Насчет революционных традиций вы, Вольтер Иванович, мне можете не говорить. Я это очень понимаю. Вы об этом лучше вон Филиппу Лавченко растолкуйте, — сказал Валерка.
— А что Лавченко? Чего тебе Лавченко? Лавченко так же, как и все, — заерзал Филипп, — я тоже не хуже других, а тебе бы все позубоскалить, мало чего сегодня на палубе рисовал!
— Почему вы так себя вызывающе ведете, товарищ Строганчиков, собственно-то говоря?
— Не обращайте на него внимания, Вольтер Иванович, он сам говорит, что это у него анти… — замялся Костя Жмуров.
— Что за «анти»?
— Это у него антитреп!
— Пойдемте лучше в курилку, там и расскажите чего-нибудь, а, Вольтер Иванович?
Вольтер Иванович заколебался. Потом улыбнулся:
— А что, может, действительно продолжим традиции, товарищи? Курить так курить!
Валерка Строганчиков тоже поднялся и взял Шурочку Содову за руку:
— Пойдем, Саня, подкоптимся, может, окорочок получится. Не идешь? Ай эм сори. Ну ладно, пойдем с тобой, почти женатик, — и он хлопнул по плечу Петю Полина, — пойдем, пока стармех в льяла не загнал!
— Тебя бы почаще туда загонять, эх и болтун ты яишный, Валерка!
Валерка представил, как он будет дотягивать сигаретку, держа ее у самого обгорающего золотого жучка, и сглотнул слюну.
24
Стармех заступил на вахту в двадцать ноль-ноль. Во фланелевой куртке нараспашку, надетой на голое тело, в легких брючках, в кашне, завязанном на шее, приземистый и коренастый, он неторопливо переходил от механизма к механизму. Ходил, а все думал о правом главном дизеле. Протекала втулка. Стармех взбирался по узенькому трапику, подходил к месту течи и согнутым замасленным указательным пальцем осторожно, словно слезы ребенка, подбирал набегающие капли. При этом он укоризненно качал головой: «Ну как же так?»
Мотористы вахтенной смены, с ватными шариками в ушах, осматривая механизмы, старались ходить так, чтобы попадать под струи вентилятора: они хотя и не охлаждали, но все-таки осушали пот. Кожу пощипывало и от пота, и от соленых душей, принимаемых несколько раз на день. Духота в машинном отделении была густая и мертвая, осязаемо набитая громом дизелей и тонким воем турбин газонаддува. Пить хотелось непрерывно…
Стармех вдруг почувствовал: что-то случилось в машинном отделении. То ли дизель стал стучать не так, то ли выключился один из вентиляторов, но стройная и привычная система звуков в машине нарушилась. Стармех, дернув за ниточки, вытащил ватки из ушей и завертел головой. Затем спустился с площадки у дизеля и медленно пошел по машинному отделению, вслушиваясь и всматриваясь в шкалы приборов. Но тут его тронул за рукав моторист Коля Некипелов. Затем Коля сунул два сложенных пальца под мышку.
— Температура? Где?
Коля, наклонясь к уху стармеха, прокричал:
— Левый главный!
Стармех проворно подбежал к дизелю. Да, пожалуй, и стучал он по-другому. Нет, стук был прежним, но прибавились какие-то новые нотки, словно что-то надтреснуло и вибрировало тревожно и сухо. Стармех шариком влетел на верхнюю площадку и побежал по ней, глядя на указатели температуры. Наверху вибрация дизеля была гораздо ощутимей. Стармех почувствовал, как у него вдруг в ином ритме заколотилось сердце. Он, обдирая на леерах ладони, соскользнул вниз, подбежал к пусковой рукоятке и стал плавно уменьшать обороты. Дизель их охотно сбрасывал. Уменьшив обороты до малого, стармех вспомнил об американском сторожевике: что будет, если «Балхаш» вдруг выкатится в сторону? Стармех толкнул Колю Некипелова, лязгнул дверью и влетел в центральный пост управления. Старший моторист Осетров, который вальяжно и, полусонно сидел в поворотном кресле, испуганно вскочил. Но стармех не удосужился раздолбать его, он схватил микрофон дуплексной связи:
