Разбойничьи Острова - Яна Вальд
Она возразила:
— Это Большой Совет. Даже Старейшина не может запретить мне говорить.
У каждого властелина есть исполнители без единой мысли в голове — Арлиг не был исключением. Арлиг, конечно, не первый и не последний Старейшина, что злоупотребляет властью. Запретить он не вправе, но строптивую Жрицу можно вразумить ударом — так, чтоб замолчала суток на десять. Или навсегда. А обвинят во всем неведомого человека, который толкнул ее. Или же — она должна ударить первой?
Теор тихо произнес:
— Не совершай глупостей, сестра. Пусть они быстрее решают.
К Каэ так никто и не вышел.
Холод
Каменистый пляж, икристые волны, склизкие валуны, раскиданные там и тут. Берег Черепах — он же Бухта Призраков — остался таким, как в детстве, когда Теор единственное состязание не мог выиграть: дольше Дельфины продержаться под водой. Бывший тэру узнал пологую скалу, где когда-то пугал друзей рассказами о казнях, — издали она смотрелась грудой мокрых щепок. Сегодня он проверит, точны ли были его детские выдумки.
Осенью солнце не сжигает, как летом, а вода не ледяная, как зимой. И захлебнуться он не сможет. Всем Островам и самому Теору, было интересно, сколько же он продержится. Он видел публичные казни в Регинии, а на Островах их не бывало давным-давно. Уж не с него ли начнется новая традиция? Изгнанник представлял, как, ухмыляясь, пройдет свою последнюю дорогу, а бывшие братья будут забрасывать его грязью, если не камнями — но нет. То ли островитяне устали бесноваться, то ли Старейшины заставили умолкнуть самых мятежных. Связанного Теора вели к воде, а толпа провожала его ледяной тишиной и жгучей ненавистью в каждом взоре. Арлиг, Наэв, Кэв — Теор шел мимо, и каждый на берегу переживал казнь так, словно убивал предателя собственными руками. На плечах Теор ощущал каменную тяжесть — лучше б проклинали его на все лады.
Дельфина стояла в первом ряду, держа за руку мальчика, и единственная не подняла на брата глаз. Ему вдруг стало смешно — Дельфина побеждена! Бедная блаженная дурочка увидела истинное лицо Островов. И вынуждена, обязана, любить даже пасть с кровавыми клыками — иначе Дельфина не умеет.
Детский голос над берегом:
— Это ведь тот человек! — мальчик тянет ее вперед, желая коснуться Теора, проверить, настоящий ли он.
— Какой человек, сынок?
— Тот, что плыл на корабле в моем сне! Дельфина, он плохой?
Теор как раз поравнялся с мальчиком и подмигнул ему:
— Очень плохой. А из любопытных детей варю похлебку.
— Как из моллюсков? С травой? — идея захватила ребенка куда больше, чем вся казнь. — Как та, что варят сестры?
Стражники толкнули осужденного дольше, но там и тут прыснули смешки. Каждый островитянин вспомнил знаменитое нечто с Острова Леса.
— Дельфина, а ты тоже умеешь варить еду из мальчишек? А самые вкусные — это самые любопытные?
Оглянувшись в последний раз, Теор увидел, как она склонилась к малышу и что-то ему ласково объясняет. Наставления, видно, не помогли.
— Дельфина, а этот человек станет призраком и останется здесь? Когда мы придем собирать черепашьи яйца, он будет здесь?
Вне сомнений, любимой детской игрой на Островах теперь будет «казнь предателя».
Странно, но сын Дельфины стал для Теора последней каплей. Яснее толпы напомнил, каков конец лучшего из лучших. Всеми проклят, от всех отрекся и сотворил больше зла, чем под силу человеку за одну жизнь. Дельфина, наивный цветок морской, и та простить не в силах. И сам себя никогда не простит. Лучше б регинцы убили его много лет назад. Когда по глупости нарвался на их отряд, а потом струсил и выдал Бухту, убедив себя, что корабли ушли, — лишь теперь, Теор признавал, что все так и было.
Море простиралось перед ним безбрежное, как отчаяние. Его привязали к столбу.
Теор не знал, что толпе позволили наблюдать лишь за началом казни. К полудню тэру велели разойтись и не появляться на Ожерелье до смерти преступника. Все влияние Жрицы, вся сила убеждения понадобились Дельфине, чтобы уговорить Совет: не достойно делать зрелищем агонию. Терий был на ее стороне, Арлиг возражал:
— В Регинии, в Меркате и повсюду казнят публично.
— В Регинии и в Меркате, — сказала Дельфина, — не называют другу друга братьями.
Наверняка, Мудрые всех времен рвались к власти, и не всегда жили со Старейшинами в мире. Но не бывало на Островах публичных споров. Дельфина понимала, что играет не по правилам еще с Большого Совета. Знала, что Арлиг, как Мудрые когда-то, не доверяет ей: что сделает Жрица столь могущественная, если ее воля не будет исполнена? И кто теперь ей указ, если Старших Жриц не осталось? Арлиг был по горло сыт ее настойчивостью.
— Не оступись, — предупредил он, и в голосе прозвучала угроза. — Ты на краю пропасти.
— Как прикажешь, Отец-Старейшина.
Что там, за краем, как туда падают — она не пожелала узнать.
Мар все тянул ее за руку к воде, получше рассмотреть Теора, толпа начинала расходиться.
— Девочка, — к ней обратился Терий, единственный, кто до сих пор ее так называл.
Дельфина даже не оглянулась:
— Слушаю, Отец-Старейшина.
— Иди домой. Сама знаешь, Совет не велел здесь оставаться.
— Да, Отец-Старейшина. Что еще прикажешь, Отец-Старейшина? Убить ради Островов? Умереть ради Островов? Не умирать, потому у Островов еще много приказов в запасе?
— Дельфина!
Добрый дряхлый Терий не заслужил ее упреков, но какая теперь разница? Она устало попросила женщин увести Мара, а сама не двинулась с места.
— Дочка, это ведь не тебя приговорили к казни. Ради всех богов, уходи.
Она развернулась так резко, что чуть не сбила старика с ног. Никто еще не видел Дельфину разъяренной — Терий удивленно попятился.
— Ты! — указала она на него. — Это ты на Острове Леса учил, что все мы одно целое, единая семья! Как смеешь ты говорить теперь, что это не меня приговорили к казни?
Гладя черные волосы Мара, Дельфина глядела в Море.
— …солнце уже садилось, вот как сейчас. Старый рыбак подвел лодку к островку, чтобы передохнуть, и там нашел ее. Великую Ариду…
Мар сонным комочком свернулся на руках матери.
— Дельфина?
— Что, сынок?
— Человек, которого казнили сегодня утром, про похлебку соврал. Когда он будет призраком, я скажу ему, что врать нельзя. Только регинцам можно.
Она прижала Мара крепче и продолжила:
— …Арида была маленькой девочкой, дочерью морских вод. Ее кожа была бела, как пена на волнах, а волосы зелены, как водоросли. Волосы ниспадали до самых пят и укрывали ее, потому что на ней
