Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай
В таком настроении королева и Мерседес подошли к дверям часовни, куда незадолго до этого перенесли вместе с постелью Озэму. Маркиза накинула на голову невесты белую вуаль и наскоро приукрасила ее наряд из уважения к священнику и алтарю.
В часовне уже собралось человек двенадцать самых близких к королеве лиц. Когда жених с невестой заняли свои места, быстро вошел дон Фердинанд с бумагами в руках, от просмотра которых ему пришлось оторваться, повинуясь желанию своей царственной супруги. Король был истинным государем и, когда хотел, держал себя с неподражаемым достоинством и тактом. Сделав архиепископу знак повременить, он приказал Луису стать на колени, надел ему на шею орденскую цепь и проговорил:
— А теперь встань, доблестный рыцарь, и всегда будь так же верен господу богу, как был верен нам!
За этот милостивый жест Изабелла вознаградила своего мужа улыбкой, и венчание началось. Когда наш герой и героиня были провозглашены мужем и женой, Луис прижал Мерседес к своему сердцу, и в его объятиях она на благословенный миг почувствовала себя такой счастливой, что забыла обо всем на свете, даже об Озэме. По желанию короля посаженным отцом Мерседес был Колумб, а сам Фердинанд оказал эту честь Луису и даже прикоснулся к венцу, когда его держали над головами новобрачных. Лишь Изабелла оставалась в стороне, у постели Озэмы, с которой не спускала глаз в продолжение всей церемонии. Да ей и незачем было выказывать при всех свою симпатию к невесте: их взаимные чувства давно уже были известны. С поздравлениями скоро покончили, и все, кто не был посвящен в тайну Озэмы, удалились вслед за доном Фердинандом.
Изабелла не хотела, чтобы лишние свидетели присутствовали при крещении принцессы: это могло бы смутить юную чужестранку. Она внимательно следила за Озэмой в течение всего венчания: гаитянка не сводила глаз с архиепископа и новобрачных, и слезы, говорившие о мучительной борьбе между любовью и признательностью, лились по ее бледному, но все еще прекрасному лицу.
— Где крест? — взволнованно спросила Озэма, когда Мерседес подошла и склонилась над ней, чтобы ее поцеловать. — Дайте крест! Луис не женился крестом, дайте крест Озэме!
Мерседес сама сняла с груди своего мужа тот самый крестик, с которым он больше не расставался, и вложила его в руку юной принцессы.
— Значит, крестом не женятся! — пробормотала гаитянка, и слезы хлынули из ее глаз так, что она почти не могла разглядеть столь дорогую ей вещицу. — Тогда скорей, сеньора, сделай Озэму христианкой!
Сцена была слишком торжественной и трагичной, чтобы тратить время на слова. Королева подала архиепископу знак, и он приступил к обряду. Обряд длился недолго…
— Теперь Озэма христианка? — спросила вдруг принцесса так наивно и просто, что все переглянулись с печалью и удивлением.
— Да, дочь моя, теперь господь в своей милости услышит твои молитвы, — ответил прелат. — Обратись к нему в сердце своем, и твоя близкая кончина будет тиха и радостна.
— Христиане не женятся на язычницах? Христиане женятся только на христианках?
— Мы тебе часто говорили об этом, бедная моя Озэма, — отозвалась королева. — Нельзя венчать язычницу и христианина, — Христианин сначала женится на самой любимой сеньоре?
— Конечно. Иначе его брак будет нарушением обета и насмешкой над богом.
— Так Озэма поняла. Но он может жениться на второй жене, на младшей жене, не самой любимой. Луис женился на Мерседес, первой жене, самой любимой. Теперь пусть женится на Озэме, второй жене, младшей! Он любит Озэму больше всех после Мерседес! Озэма теперь христианка, теперь можно. Скорей, архиепископ, сделай Озэму второй женой Луиса!
Изабелла горестно застонала и отошла в дальний угол часовни, а Мерседес, обливаясь слезами, упала на колени, спрятала лицо в изголовье больной и начала горячо молиться за спасение ее души. Один архиепископ отнесся к наивности только что окрещенной им принцессы без всякой жалости и снисхождения.
— Святое крещение, которое ты приняла, нечестивая женщина, может тебя спасти, но ты сама себя губишь! — резко сказал он. — Ты высказала греховное желание, а времени для покаяния у тебя мало. Ни один христианин не может иметь двух супруг, и перед богом и церковью нет ни первых, ни вторых жен, ни старших, ни младших. Ты не можешь быть его второй женой, пока жива первая!
— Женой Каонабо — нет, Луиса — да! Пятьдесят жен, сто жен может быть у милого Луиса! Разве нет?
— Нет, говорю я тебе, несчастная, заблудшая душа! — вскричал архиепископ. — Нет, нет и тысячу раз нет! Никогда, слышишь ты? Сам твой вопрос осквернил эту часовню, наполненную святыми реликвиями! Да целуй, целуй свой крест и умиляйся душой в скорбях, потому что…
— Довольно, сеньор архиепископ! — оборвала его маркиза де Мойя, и благородный гнев прозвучал в ее голосе. — Та, кого вы хотели ранить, вас больше не слышит, ее чистая душа отлетела к более милосердному судье, нежели вы. Озэма умерла!
Да, Озэма умерла. Пораженная жестокими словами прелата, не в силах разобраться в путанице новых для нее церковных догм и старых туземных представлений, она скончалась, когда рухнула ее последняя надежда на счастье с Луисом.
Для Изабеллы эта смерть была ударом, омрачившим радость торжества и поохладившим на время ее религиозное рвение. Но если бы только она могла предвидеть все жестокости и злоупотребления, какими в дальнейшем сопровождалось распространение христианства во вновь открытых странах! Смерть Озэмы была своего рода предвестием крушения всех ее добрых намерений и надежд.
Глава XXXI
Есть нечто в женском совершенстве,
Дарующее мир, блаженство,
Совет, опору и участье
И просветленной страсти счастье.
Вордсворт
Блестящий успех путешествия Колумба привлек к искусству мореплавания всеобщее внимание. Теперь оно было в почете! Уже никто не считал его занятием, недостойным дворянина, и тем паче низким ремеслом. Та самая склонность, за которую дона Луиса раньше порицали, теперь все чаще ставилась ему в заслугу. Хотя его истинные отношения с Колумбом оставались скрытыми от глаз невнимательных современников — точно так же, как они ускользнули от поверхностных историков, — уже тогда его любовь к морю оценили по заслугам, ибо большинство знатных людей с подобными же возможностями в те времена довольствовались только приключениями на суше.
Океан, если можно так выразиться, вошел в моду. Те, кто видел его необъятные просторы лишь с берегов матери-земли, теперь взирали на бывалых мореходов, как взирают на прославленных рыцарей юнцы, еще не носившие шпор. Многие дворяне, чьи владения располагались на берегах Средиземного моря или Атлантики, обзаводились небольшими каботажными судами — яхтами XV века — и совершали на них плавания вдоль славных берегов Старого Света, стараясь получить от этого похвального времяпрепровождения как можно больше удовольствия. Нельзя сказать, чтобы всем это удавалось, потому что баркас или фелюга были слишком тесны для широких замашек обитателей замков или королевских дворцов. Но дерзания были в духе времени, и уже никто не решался порицать даже самых отчаянных смельчаков, ибо их поддерживало государство.
