Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

— Мы из того же теста, что и вы, — ответил я к вящему удивлению Флинта.

Я рассказал, кто мы, чего мы хотим и почему. Объяснил также, что двенадцать негров пойдут ради меня на смерть, к тому же совершенно добровольно, если он попробует избавиться от меня, а потом взять остальных к себе в команду.

— Джон Сильвер, — задумчиво повторил Флинт. — Я слышал о вас. Неприятное знакомство, говорят.

— Это целиком и полностью зависит от того, как поведут себя другие, сэр. Я могу также быть хорошим корабельным товарищем. И тому есть свидетельства.

— А как бы сделать так, чтобы больше проявилась эта сторона вашего характера?

— Не предпринимать ничего мне во вред. И в особенности за моей спиной.

— Как те двое, которых вы пришибли?

— Примерно так.

— Ладно, Сильвер. Добро пожаловать на борт.

— Если совет этого захочет, — добавил я.

— Ах да, — сказал Флинт, — я и забыл. Ведь вы человек команды, квартирмейстер, который говорит от имени экипажа перед Богом, чёртом и всеми капитанами нашей планеты.

— Нет, только не перед Богом, сэр. С Богом мы не на дружеской ноге.

— Могу представить! — сказал Флинт, усмехнувшись.

Флинт редко смеялся. Это было не в его стиле. В сущности он был печальным грустным типом.

— Ради вас я созову совет, — сказал он. — Люди всегда жаждут высказать своё мнение. Но вы, Сильвер, должны запомнить одно. У меня есть собственные принципы и правила. И преступить их можно только через мой труп. Усвойте это.

— И каковы же эти правила и принципы, разрешите спросить?

— Никто не имеет права рисковать безопасностью корабля и его личного состава. Нельзя из-за тщеславия или по глупости повторять ошибки других пиратов. Мы последние, Сильвер, и мы, чёрт меня подери, должны быть в форме, должны сохранить свои жизни, дабы внушать страх всем купцам, судовладельцам и капитанам. Прекратить морскую торговлю навсегда — вот моя цель. Прекратить использование добрых моряков не по назначению, вот для чего я здесь нахожусь, Сильвер.

— А трофеи? — спросил я. — Добыча, деньги, золото?

— И из-за них тоже. Ибо здесь — самая уязвимая точка торговцев. И удары в эту точку — самые болезненные.

Флинт пристально посмотрел на меня, дабы выяснить, какое впечатление произвели на меня его слова. Я не дал ему возможности что-либо заметить, это ясно, но я не ожидал, что у Флинта могут быть какие-то принципы. Конечно, были и другие капитаны пиратских судов, делавшие вид, что они выходят в море ради добрых дел. Я не говорю о капитане Миссоне, который был чистой выдумкой господина Дефо, принимавшего желаемое за действительное. Но и Робертс и Дэвис полагали, что право и Бог на их стороне. Когда Робертс обращался с выспренней речью к губернаторам или экипажу, он ссылался на высокие принципы. Он выступал против несвободы как на море, так и на суше, он даже имел наглость предложить священнику место на корабле, но в этом вопросе пираты на совете благоразумно не поддержали его и проголосовали против. Флинт не был мыслителем, вроде Робертса или Дэвиса. Флинт вообще, скажу я вам, если вы спросите, вряд ли умел думать, но он был предан делу. Пытаться что-то втолковать ему — напрасный труд. Нет, с Флинтом надо обращаться, как с музыкальным инструментом, то есть на нём надо уметь играть, если вы хотите чего-то достичь в разговоре с ним. Но это нелегко, ибо он плохо сработан и переменчив в настроении, подобно погоде и ветру. И подумать только, этот кровожадный злодей всё же стремится к чему-то хорошему, имеет свою цель и своё мнение и оберегает жизнь моряков!

Ну так по мне — пускай придерживается своих принципов.

— Я твой человек, — сказал я ему.

Больше слов и не надо было. Мы получили свои сундуки и принайтовили их среди других в свободном углу нижней палубы. Всюду толпился народ, и это неудивительно, ибо в команде Флинта было около ста тридцати человек. Треть команды всё ещё спала в своих подвесных койках. Вся команда не могла спать одновременно, поскольку подвесных коек хватало только на третью часть людей.

Так что люди везде, в каждом углу. Одни играют в кости, другие сплеснивают тросы и шьют паруса; взгляды тех, кто свесился за борт, устремлены к пустому горизонту; там поют и посвистывают, а есть и такие, кто занят резьбой — по дереву, по слоновой кости, засохшему сыру, даже по окаменелой говядине. Кто-то травит байки, кто-то в сотый раз наводит порядок в своём сундуке, кто-то играет с корабельными собаками и кошками, кто-то охотится за тараканами, а кто-то вылавливает вшей. Там просто спят, а там что-то смолят и красят, и лишь совсем незначительная часть экипажа всё-таки ведёт судно, следя за парусами, определяет местоположение и находит оптимальный курс, сменяет дозорных на мачтах. Есть и такие, кто чистит своё оружие, есть соревнующиеся, кто первым прижмёт руку противника к столу или кто более метко выстрелит; а есть и орудующие на камбузе с котлами. Так что все они, абсолютное большинство, совсем ничего не делают, как будто они никогда ничем и не занимались, да и не стремятся к этому.

Я почти забыл, как трудно было привыкать к тому, чтобы ладить с такой массой всюду толпящихся людей. К счастью, мы понимали, что не следует зря теребить друг друга, в конце концов, мы подались в пираты не затем, чтобы оказаться в аду. Мы и так в большинстве своём прошли через него.

Я спросил что-то о вахтах и распределении обязанностей.

— Ну, — сказал Флинт, — у нас распределены боевые обязанности, это ясно. А так у нас нет постоянного кока, но в камбуз никто по доброй воле не идёт. Ну и койки никто не хочет убирать. Всем остальным занимаются те, кто окажется на палубе.

— Этого достаточно? — спросил я, вспомнив о тех многих ни к чему не пригодных людях на борту «Каприза», которые не хотели и пальцем шевельнуть, да и едва ли умели что-то делать.

— Должен сказать, что здесь все — первоклассные моряки. Они знают, что к чему. Подожди, и увидишь, когда мы начнём менять галсы. Любо посмотреть. Ведь и не подумаешь, когда видишь их разомлевшими, валяющимися на палубе, так?

Он засмеялся, гордый тем, что он один из этих моряков. И он говорил правду, ибо я никогда не видел так прекрасно летящего под парусами судна, как «Морж», и экипажа, знающего своё ремесло настолько хорошо, что их корабль прямо-таки пел от счастья. Но экипаж «Моржа» был хорош и когда ничего не происходило: когда время шло своим чередом. Всё же нам очень редко приходилось лететь на всех парусах. В основном мы дрейфовали и просто выжидали, вяло кружа в каком-нибудь отдалённом месте бескрайнего океана, где, как предполагалось, могло появиться торговое судно без конвоя. Да, леность и праздность здесь ценились так же высоко, как и всё золото в мире. Золото обжигало пальцы, когда его хватали, но и свободное время использовалось полностью и никогда не пропадало впустую. Здесь никогда не играли в кости на дежурство в камбузе или какое-то другое неприятное занятие, ибо каждый боялся проиграть.