За золотым призраком - Владимир Иванович Буртовой
– В том повинна суровая жизнь, – философски заметил Штегман. – А здесь мы очутились, как и многие немцы, в ком оказалась не совсем арийская по вашим меркам и понятиям кровь… После фашистского переворота мой отец, женатый на еврейке, отказался от развода с ней и успел выехать в Австралию, забрав с собой и Вольфганга Кельтмана, рожденного мамой от первого брака. Я в то время был на гастролях в Гамбурге, там меня и арестовали, прямо в гримерной, перед выходом на сцену. Как выжил в концлагерях? Только Господу известно, да антифашистам, которые, как могли, спасали нас в тех отсеках земного ада… Мне сумели заменить куртку, на которой была нашита шестиугольная еврейская звезда, тем и спасли от пули в спину. Едва вышел из Бухенвальда, начал искать жену и троих ребятишек. Соседи сказали, что Розу замучили гестаповцы, почему-то решив, будто она шпионка, жена шпиона, который разъезжает по стране и собирает секретную информацию… Надо же до такой чуши додуматься и быть дураками набитыми, чтобы верить в собственную выдумку… – Штегман снова покрылся бледностью, стиснул зубы и минуту молчал, потупив глаза в серый асфальт, по которому сновали невесть откуда набежавшие мелкие муравьи. – А сыновья были разлучены и исчезли бесследно. Полицейский нашего участка вроде бы слышал, что их усыновили какие-то выходцы из Юго-Западной Африки. Поэтому я и выехал в Виндхук, через доверенных людей прощупал почти каждую семью переселенцев. Но, увы, пока безрезультатно. И к тому же я потратился до последней монеты. Потратил все, что удалось выручить за проданные в Берлине большой дом и мебель, потому как каждое слово информации, сами знаете, стоит очень недешево. Перед вашим отъездом в путешествие я получил известие, что у одного весьма влиятельного господина в Йоханнесбурге в семье два чужих приемных парня…
– Почему не обратился ко мне? Я бы через своих людей навел нужные сведения. – Отто был и сам удивлен таинственностью поиска, который вел бывший дворник из его дома, и при том так скрытно, что он даже ни о чем и не подозревал.
– Ворон ворону глаз не выклюет, господин сенатор! – несколько резковато ответил Штегман и покосился на Дункеля, словно проверяя, насколько искренне тот сказал о возможной своей помощи в розыске его пропавших детей. – Не простая семья их усыновила, наверняка какой-нибудь местный Крупп. Неужто он отдаст их теперь по доброй воле? И кому? Бывшему клоуну, полуеврею? Да они скорее закопают меня на глубину в половину земного шара! Не-ет, тут нужен иной ход, господин сенатор. Нужен громкий процесс. А для этого нужны большие деньги на адвокатов, на газетные статьи, на дополнительные сборы сведений! Я в отчаянии и готов стать африканским Робин Гудом! А вы отлично знаете, что Робин Гуд добывал деньги путями, не совсем честными с точки зрения юриспруденции, но вполне оправдываемые с точки зрения моральной… Потому-то я здесь, около вас, герр Дункель. И не без основания рассчитываю на солидную компенсацию со стороны одного из виновников моей семейной трагедии.
– Вот как? – Отто от такого оборота дела даже отодвинулся на скамье от собеседника. Чтобы сдержаться от вспыхнувшего желания тут же пустить в ход кулаки, закинул руки за спину. – Ну и…
– Ну и… надеюсь, как и инспектор Паркер, на ваше благоразумие, – ехидно скривил губы Виктор Штегман, вновь покосился на сенатора, который в эту минуту очень мало походил на безмятежного ангела и от него можно было ожидать что угодно, вплоть до кинжала под ребро…
– Ты сказал «как и инспектор Паркер»? – не поверил своим ушам Отто и вскинул глаза на порт, отыскивая ненавистную яхту. – Неужели и он на «Виктории»? Не может быть!
– Отчего же, герр Дункель, – съехидничал Штегман, наслаждаясь произведенным на Дункеля эффектом от упоминания имени полицейского инспектора. – А вы решили, что удачно одурачили и обвели вокруг пальца эту тертую полицейскую собаку? Не-ет, он далеко не так прост, как выглядит внешне, у него нюх на золото развит очень прекрасно!
«Вот тебе и полная картинка!» – чертыхнулся в душе Отто. После сообщения Майкла о том, что одного из пассажиров на «Виктории» зовут «господином инспектором», у него еще теплилась какая-то надежда на ошибку, а теперь…
– Неужели инспектор Паркер тоже дал вовлечь себя в водоворот алчности? Он сбежал с вами от службы? – без всякого притворства удивился Дункель. – Как же это ему позволили?
– Отнюдь! – Штегман качнул головой, давая понять, что сенатор ошибается. – Просто он, как и ваш штурман Кугель, взял отпуск на пару месяцев по семейным обстоятельствам. Но и теперь он считает себя при служебных делах… Но это будет зависеть от того, как вы себя поведете, герр Дункель. Вот его письменное уведомление лично к вам. – Он вынул из грудного кармана вчетверо сложенный лист, на котором знакомым убористым подчерком было написано следующее послание: «Господин сенатор! Настоятельно рекомендую принять предложение господина Штегмана! У меня до сих пор на пленке и в ушах звучит ваш разговор с Кугелем: “Будем и этого (вы имели в виду Ганса Шрейбера, не так ли?) швырять за борт вместе со шваброй?” И не вы ли грозили устроить Шрейберу похуже, чем бог Гермес устроил с одним стариком из Беотии? Соглашайтесь, уважаемый господин сенатор, иначе я эту пленку с вашими разговорами прокручу в полицейских комиссариатах Мельбурна и Претории, а это значит – крах карьеры и судебный процесс. Лучше нам сообща добыть то, что хранится в известном вам месте. С надеждой на ваше благоразумие, готовый к услугам инспектор Паркер».
Отто в сердцах скомкал письмо и едва не швырнул его в урну справа от просторной скамьи под пальмой, но спохватился, сунул его в боковой карман пиджака.
– Та-ак, – с трудом переведя дух, выговорил он и в упор глянул в настороженные глаза бывшего дворника. – Обложили меня, словно волка в лесу, обложили флажками и собачьей сворой… И что же вы хотите,
