Робер Гайар - Большая интрига
— Реджинальд, — забормотала она, — Реджинальд, ну что вы такое говорите…
Он решил осмотреться. Ему показалось, что ее голос стал мягче и вся она как-то оттаяла.
Она выжидала какое-то время, чтобы прогнать волнение, вызванное его последними словами, дать исчезнуть тому очарованию, которое будили в ней его нежный, вкрадчивый голос, той теплой музыке, которая вызывала в ее памяти картины недавнего прошлого, его первого появления в доме, когда он, можно сказать, просто вырвал ее из рук Ла Пьеррьера, в объятия которого она была уже готова упасть; она хотела освободиться от обаяния его убежденности, потому что ему уже почти удалось уверить ее в том, что он был здесь жертвой интриг. Ясно было одно: он только что открыл ей глаза, и она уже злилась на себя за то, что была не достаточно прозорливой: этот Мерри Рулз посеял в ней сомнения, а он был первым человеком, который был заинтересован в падении Мобрея… В сущности, со стороны майора это могла быть очередная попытка интриги…
Но она сдержала себя, потому что страдала и страдала по вине Реджинальда. Что бы там он ни сделал и пусть он был даже невиновен, по его вине Мари все еще мучила душевная рана, а этого она ему простить не могла.
— Во всяком случае, — решилась она, — вы не сможете меня убедить в том, что не испытываете к Луизе никаких чувств! Она молода и красива. Правда, она глупа, но именно глупые женщины больше нравятся мужчинам, потому что они могут делать из этих гусынь все, что им вздумается. К тому же я отлично помню ваш торжественный тон, с которым вы объявили мне о вашем намерении жениться на ней.
— Вы обманываете себя, Мари, — мягко возразил он. — Вы находились в таком возбужденном состоянии, что, когда я вошел, вы даже не захотели меня выслушать, если бы не эта важная новость. И если я и выразился несколько торжественно, а именно в этом вы меня и упрекаете, то это лишь для того, чтобы пробить вашу броню.
— Я хотел бы, дорогая Мари, — продолжал он с новым чувством, — чтобы между нами не было ни малейшей тени, чтобы мы полностью доверяли друг другу и никто не смог бы встать между вами и мной! И тогда вы увидите, что нам все будет удаваться! Вы увидите, что мы будем счастливы! Может ли такое быть? Может ли такая женщина, как вы, без недоверия, без задней мысли согласиться на преданность такого человека, как я: слабого и непостоянного? Да, человека, которому свойственны все слабости мужчины и который к тому же бывает вынужден изменять самому себе из дипломатической необходимости!
Мари провела рукой по лицу:
— Послушайте, Реджинальд, мне хотелось бы верить вам. Но я так устала. Я давала вам всего несколько минут. Видите, у меня больше нет сил. Прошу вас, оставьте меня, а позже мы поговорим…
— О, нет! — заметил он. — Вы разговаривали сегодня со мной с явной жестокостью и сделали тем самым из меня самого несчастного человека в мире! Мы должны сейчас же уничтожить то, что нас разделяет. До тех пор, пока вы не вернете мне вашего доверия, Мари…
— Это невозможно! — воскликнула она, прерывая его упреки. — Пока невозможно…
Он снова опустил голову.
— Ну, что ж! — прошептал он. — Хорошо. Вы превращаете меня в изгоя. Защищая ваши интересы, я становлюсь ненавидимым всеми! Вы отказываете мне в руке Луизы, вы отнимаете у меня свое доверие! Что я теперь буду делать на этом острове? Ничего! Но, оставшись, я рискую потерять жизнь! Я не смогу жить, зная, что вы рядом со мной, но без права видеть вас и знать при этом, что вы меня презираете, а может быть, и ненавидите! Теперь, когда я лишился вашей поддержки, вашей защиты, в меня любой может бросить камень! Мне могут вменить все грехи, которые только существуют в мире! Мадам, я уезжаю на ближайшем судне, которое уходит на Сен-Кристоф! Прощайте, мадам…
По мере того, как он говорил, его голос звучал все громче. Он коротко кивнул Мари и быстро направился к двери. Но прежде, чем он взялся за ручку, Мари сказала:
— Реджинальд, еще одно слово…
Он в надежде обернулся к ней. Уже во второй раз та же стратегия оказалась выигрышной.
— Ведь вы — любовник Луизы! Признайтесь!
— Это вам кто-то сказал.
— Да, мне это сказали. Теперь я хотела бы услышать это из ваших уст.
— Вы меня совершенно убиваете, — произнес он тоном ребенка, который знает о суровом наказании, но знает и то, что это всего лишь наказание для ребенка.
Она топнула ногой и с гневом, а одновременно и с надеждой ожидала, что он полностью отринет это обвинение, но все же повторила:
— Говорите! Ну, говорите же!
— Я вам отвечу, — сказал он, — абсолютно искренне, если вы согласитесь после этого выслушать и мои объяснения. Необходимо, чтобы вы знали все, чтобы вы все поняли… Мари, сможете ли вы, чувствуете ли в себе силы выслушать меня после всего, что я вам расскажу?
— Реджинальд, я уже догадалась, каков будет ваш ответ, — с горечью произнесла она. — Но я все равно выслушаю вас, я буду обязана вас выслушать, а не просто с позором выгнать вон, как вы этого заслуживаете. Ведь если я вас выгоню, то, по вашим собственным словам, отдам вас на растерзание тем, кто вас ненавидит и презирает. И вы должны отдать мне справедливость: хотя я вас и презираю, но веду себя по отношению к вам с большим милосердием и снисходительностью.
— Мари, — сказал он, — Луиза на самом деле — моя любовница.
Он увидел, как она вся сжалась, замерла и побледнела. Ему даже показалось, что она готова упасть в обморок, но все же не сделал по направлению к ней ни одного шага. Он знал, что она сильный человек и сможет вынести любой удар, а тем более тот, к которому она, по ее же словам, была готова.
— И вы имели смелость безо всякого стыда, без тени смущения признаться в этом! Вы слышите, признаться — мне!
— Да, — небрежно ответил он. — Это была одна из моих слабостей. И я в ней раскаиваюсь. Случаю было угодно, чтобы я не смог воспротивиться молодости Луизы, пылу ее чувств. Я полагал, что она любит меня, а она любила только мои работы по живописи и то, что я ей про нее рассказывал. Это была обычная человеческая слабость. А разве вам не приходилось с таким встречаться, Мари? Если бы я не знал, что вы тоже подвержены этой слабости, как и все нормальные люди, то никогда бы ничего не рассказал. Но тогда это не добавило бы мне чести. Но в этой комнате мне не стыдно. Я чувствую, что некоторым образом я все же заслуживаю прощения, потому что вы, может быть, более чем кто-либо другой, сможете меня понять и простить. Вы прошли через то же самое, через что прошел и я, Мари. Я отнюдь вас не упрекаю, я просто привожу факты. Кроме того, у меня есть более весомое оправдание. Если я и потерпел поражение, то только потому, что ставки были слишком высоки! Но я повторяю, так надо было! Взяв Луизу, которую я не любил и никогда не полюблю до тех пор, пока вы будете жить рядом со мною, потому что все мои чувства и помышления всегда с вами, Мари, я хотел всего лишь направить все сплетни на нее и на себя, чтобы избавить вас от них и сохранить вас во всей подобающей вам чистоте, как и требует того ваше положение. Но поскольку я ошибся и вы не желаете отдать мне Луизу, чтобы исправить наши ошибки, я готов удалиться. Я покидаю этот дом, Мари.
