Луи Буссенар - Кругосветное путешествие юного парижанина
— Чтоб тебя разорвало, треска тухлая! — прорычал Бернар, схватив мерзавца за горло.
Рулевой посинел и, высунув язык, осел мешком. Но тут один из заговорщиков пришел ему на выручку. Он схватил за ствол, как палицу, тяжелый карабин и занес над головой Бернара… Конец! Однако тут вмешался Барбантон. Если он не обладал морской походкой, то саблей владел мастерски. И рука у него была длинной… достаточно длинной.
Клинок сверкнул и со свистом разрубил руку бандита. Две кровавые струи, красные и пенящиеся, забили из культи, пульсируя в такт биению сердца. Приклад свалился на плечи Бернара, он вздрогнул, но не ослабил хватки.
— Молодец, жандарм! — воскликнул гамен.
Когда один из разбойников задел ножом плечо доктора, тот ударом топора пробил мерзавцу голову до самых глаз.
Андре и его противник в мертвой хватке, как два борца, катались по палубе. Из хриплых глоток вырывались глухие проклятия.
Жандарм и доктор, сделав свое дело, окинули взором происходящее и уяснили: ситуация не безнадежна.
— Ко мне! — крикнул Фрике.
Отважный юный парижанин отчаянно отбивался сразу от двоих. Во время схватки он беспорядочно расстрелял все патроны, так и не попав из револьвера в того, в кого целился.
Безоружный гамен прыгал то вправо, то влево, однако, загнанный в угол, безрассудно кинулся вперед. Тут подоспели доктор и жандарм.
— Сдавайтесь! — голосом провозгласил Барбантон, подкрепив приказ легким уколом в почку одного из разбойников.
Жандарм, человек добродушный и немного шутливый, вовсе не хотел убивать нападавшего, ведь главное — пресечь правонарушение и задержать виновных. Барбантон не отходил от этого правила и прибегал к оружию, лишь когда речь уже шла о законной самозащите: таковы правила.
Доктор не произнес ни слова, однако его топор поработал еще раз. Бандит, получивший страшный удар в правую часть головы, закачался и перевернулся, с болтающейся щекой, перерезанным ухом и жутко белеющими оскаленными зубами.
Человек, до которого дотронулся жандарм, обернулся, словно бык, ужаленный слепнем. Он, как и доктор, держал топор. Но в тот момент, когда негодяй развернулся на сто восемьдесят градусов, острый кончик сабли Барбантона уперся ему прямо в горло.
— Не двигаться! — скомандовал Барбантон. — Вы мой пленник.
Тот отпрянул, но очутился в руках Фрике, который в два счета поднял его над палубой и перебросил через спину. Жандарм кинулся связывать пленника.
Андре, бледный, полузадохнувшийся и едва пришедший в себя, поднялся и издал долгий победный клич, а его противник со всаженным по рукоятку ножом между четвертым и пятым ребром испускал дух.
Бернар уложил мощным ударом кулака своего антагониста, на три четверти придушенного, и отправил его за борт проводить время в обществе акул, чьи серебристые тела сверкали в кильватерной струе.
Противники доктора и Андре разделили ту же судьбу.
Раненые же нуждались в срочной медицинской помощи. Прекрасный медик, внезапно превратившийся в солдата, был более чем доволен обратному превращению в знахаря-чудотворца. Андре, совершенно пришедший в себя, взялся помогать доктору. А тот, не теряя ни минуты, вытащил из сумки необходимый инструментарий и приступил к своим обязанностям.
Времени терять было уже нельзя: один из пациентов, мертвенно-бледный, истекавший кровью, залитый потом, с прерывистым дыханием, мог умереть от слабости. Его спустили в межпалубное помещение и укрыли там одеялами.
Настал черед следующего. Его рана ужаснула даже доктора.
— Черт, какой удар…— пробормотал он, по всей видимости успев забыть, что это было делом его рук.
Андре не мог не улыбнуться.
— Черт!.. Черт!.. Фрактура[405] черепа…— продолжал монолог хирург. — Серьезное кровоизлияние из ушной полости, перманентная контрактура[406] лица. Этот человек пропал. Если бы не было чертовой фрактуры, наложил бы штук двенадцать швов и сделал ему презентабельную харю.
Двенадцать швов!.. Доктор произнес это с удовольствием. Судя по размерам раны, наложенные швы располагались бы на двух сантиметрах с небольшими промежутками.
— Паршивая фрактура! Ничего не поделаешь… черт побери! Ничего не поделаешь! Ладно, отнесем-ка детину в лазарет. И будь что будет. В конце концов, он сам виноват.
Барбантон, величественный, как сама власть, допрашивал пленного, совсем как военно-полевой суд.
Обвиняемый, по внешнему виду англичанин, возможно, понимал французский, но на все вопросы предпочитал молчать.
«Военно-полевой суд» невозмутимо продолжал работать, записывая в допросный лист, представлявший собой четвертушку бумаги, против каждого заданного вопроса слова: «Обвиняемый ничего не ответил».
Жандарм был абсолютно уверен в законности своих действий. Он никоим образом не боялся глупых обвинений, подобных тем, что были сформулированы против него судом в Кардуэле, за самовольный протокол по поводу «господ», собиравшихся полакомиться человечиной, ведь в этот раз преступление было совершено на французском судне, и Барбантон, председатель военно-полевого суда, его коллегия, судебный секретарь и стража в одном лице, обладал абсолютным правом действовать.
— Вы не желаете отвечать? Как вам угодно. Вас повесят.
Пленный рассмеялся.
— Повесят? Вы намереваетесь меня повесить!.. — произнес он на вполне сносном французском. — В данный момент вы сильнее, но уже пропали… Ведь вы ищете «морских разбойников», загадочных моряков с «корабля-хищника»? «Корабль-хищник» невидим! «Морские разбойники» не умирают! Вы считаете и Магистра, и его приближенных чуть ли не дурачками. Это взятое вами суденышко принадлежит им; а мы — их сообщники. Вы победили? Простая случайность. Ваш крейсер нашел атолл, всего-то? Но ни один человек не попадет туда живым, проходы известны только нам. Кстати, атолл уже недалеко. Не пройдет и двух часов, как вы увидите кокосовые пальмы.
— А вот и «Эклер» идет на всех парах!
Это действительно был «Эклер». Умело ведомое Бернаром суденышко подошло к крейсеру, где наших друзей, которых в очередной раз сочли погибшими, ожидал, не стоит говорить, какой прием.
Капитан де Вальпре шел к намеченной цели. Он хотел захватить бандитов врасплох. Когда же пушечные выстрелы выдали его присутствие, тактические хитрости перестали быть необходимыми.
Показался атолл. Настала ночь. Электрический марсовый прожектор осветил яркими лучами риф. На него тотчас же были направлены морские бинокли. Решили на рассвете произвести рекогносцировку[407].
Слово «атолл» уже появлялось в третьей части нашего повествования. Чтобы уяснить всю важность происходившего и осознать весь драматизм разворачивавшихся событий, требуется небольшое отступление.
