Эрнест Риттер - Зулус Чака. Возвышение зулусской империи
Немного передохнув, Мгобози закричал, обращаясь через головы ндвандве к основной массе зулусов, которая находилась менее чем в ста ярдах от него:
— Мы тут взяли быка за яички. А вы колите его в грудь!
«Ребята» Мгобози, находившиеся впереди, узнали голос своего любимого учителя. В ответ на эту типичную для него тираду послышался восторженный рев, и схватка возобновилась.
— Сигиди! — заорали зулусы впереди.
— Сигиди! — откликнулись, как эхо, Мгобози и воины его маленького отряда.
— Нгадла! Нгадла! (Я поел! Я поел!)
Торжествующие крики воинов, наносящих смертельные удары, были теперь единственными членораздельными звуками, которые не заглушались шумом битвы. Топот ног, стук и треск сталкивающихся щитов, глухие удары копий, сопровождающиеся стонами умирающих, сливались в неописуемую какофонию. Она вздымалась над морем колышущихся перьев, которыми были украшены головы сорока тысяч отчаянно бившихся воинов.
Полукруг героев во главе с Мгобози зловеще сжимался по мере того, как воины падали по обе стороны от своего командира. Но прежде чем расстаться с жизнью, они производили страшные опустошения в рядах противника, и больше всех — сам Мгобози, у которого теперь кровь лилась из многих ран. Он молчал, стараясь сберечь силы.
Бой сменился новым затишьем. Как и вторая схватка, оно продолжалось гораздо дольше первого.
Из отряда Мгобози уцелело только шестеро, включая его самого. Все они были тяжело ранены. Отдышавшись, он принялся хвалить своих товарищей.
— Ну и бой! — хрипло воскликнул он. — Вот чего я всегда хотел. — Затем добавил, усмехнувшись: — Не худо бы сейчас выпить горшок пива. Я мог бы осушить его залпом. Это было бы неплохое прощание с жизнью, ведь в следующей схватке мы все станем есть землю. Для нас не взойдет больше солнце, но я во всяком случае не жалею об этом. Я жил с копьем в руке, от копья и умру. Так оно и будет. Посмотрите, какую «циновку» из тел мы себе приготовили. Это ложе, достойное короля, и вы все — короли. Наши враги тоже мужчины и хорошо бились, но им не очень-то хочется опять схватиться с нами, хоть нас теперь и немного и нет ни одного, кто не был бы изувечен. Затишье было долгим. Мгобози и его раненые товарищи тяжело опирались на щиты. В двенадцати ярдах от них стояли враги, глядевшие на них со смесью ненависти и восхищения.
— Отец мой, мы с радостью умрем вместе с тобой. Кто же захочет жить без тебя? — сказал Машайя (Наносящий удары).
— Спасибо тебе, Машайя, — ответил Мгобози. — Твои слова вкладывают камень в мой желудок, потому что мне не хотелось тащить вас на верную смерть. А теперь, дети мои, давайте попрощаемся. Враги начинают шевелиться и скоро ринутся на нас. Это будет наш последний бой. Пошлем через их головы прощальные слова нашим братьям — и пусть это будут слова ободрения, так как еще один удар заставит быка ндвандве опуститься на колени. А затем восхвалим нашего короля. Больше я ничего не скажу, дети мои, ибо чувствую, что меня охватывает бешенство боя, и весь мир уже кажется мне красным, как та кровь, что льется из моих ран. Ну, а теперь все разом:
— Зулус! Самый настоящий! Привет тебе, король королей! Да исполнится воля твоя!
— Наш Мгобози все еще там, — заревело зулусское войско. — К оружию, спасем его.
— Сигиди! — загремели Мгобози и горсть оставшихся при нем воинов с львиными сердцами. Закипела последняя схватка.
Мгобози пришел в неистовство. Он казался воплощением самого бога войны, обезумевшего от боя. Он бросался на врагов и валил их с такой беззаветной смелостью, с таким смертоносным проворством, что они нередко расступались перед ним. Ндвандве были охвачены смятением. Тогда их удальцы стали нападать на Мгобози по двое, по трое. Пока он отбивался от них, все его товарищи пали один за другим, за исключением Машайи. И он и Мгобози были серьезно ранены, но это словно бы и не мешало им. Прислонившись спиной к скале, они все еще грозили смертью врагам, которые глядели на них с удивлением. Ндвандве предприняли новую атаку, но снова были отброшены двумя охваченными яростью воинами. Однако Машайя получил смертельное ранение в легкие. Ловя ртом воздух, он молча посмотрел на Мгобози. Из ноздрей и горла его полилась кровь. Не произнеся ни слова, он упал на землю и испустил последний вздох.
Мгобози остался один. С уст его срывалась кровавая пена, безумные глаза были красны, как кровь, грудь бурно вздымалась. Так он ожидал последней схватки, уже видя приближение атакующей зулусской армии.
Ндвандве с воплями кинулись на него, но старый воин встретил их, как целая стая африканских волков (диких собак). Снова и снова он направо и налево разил врагов. Снова и снова их копья протыкали его насквозь, но и за те полминуты, на протяжении которых жизнь покинула его вместе с кровью, хлеставшей из зияющих ран, он успел нагромоздить вокруг себя новую гору трупов. И так неукротимый воин опустился в море своих врагов. Мгобози не стало.
Торжество ндвандве было недолгим, мщение приближалось. Вдохновленная бессмертным героизмом последнего боя Мгобози, зулусская армия неутомимо пробивала себе путь через редеющие ряды ндвандве. Вскоре после смерти героя лавина мстителей прокатилась мимо его трупа, тесня отступающих ндвандве к вершине холма.
Пока шел бой, зулусы не теряли времени на заботы о павших, это запрещалось их спартанским кодексом. Воины, преследовавшие ндвандве, оставили тело Мгобози там, где он пал; они миновали стада врага и наконец достигли того места на склоне холма, где побежденные решили дать последний бой, защищая своих жен и детей. Но решимость ндвандве не помогла им. Все они — мужчины, женщины и дети — были уничтожены. Уцелело только несколько человек, которым удалось бежать вместе с вождем их Сикуньяной и укрыться в близлежащем лесу.
День уже клонился к вечеру, когда зулусы захватили весь скот и погнали его на водопой (это всегда считалось делом первостепенной важности)[127].
Услышав о смерти Мгобози, король громко застонал.
— Увы! — сказал Чака. — Я победил сына Звиде, но он убил меня, убив Мгобози.
Король пошел поглядеть на друга. Из глаз его струились слезы, он долго смотрел на труп, не произнося ни слова. Потом повернулся к Нг'обоке и отрывисто сказал:
— Пойдем. У меня горько на сердце. Каждый ндвандве, который еще не умер, заплатит за смерть Мгобози.
И они молча спустились с холма в свой лесной лагерь. Войско погрузилось в глубокий траур. Ночью, несмотря на обилие мяса, которое обычно веселило сердца воинов, в лесу вокруг бесчисленных костров было тихо. При иных обстоятельствах большую победу, не стоившую зулусам чрезмерных потерь, отметили бы общим весельем. Но теперь никто не радовался, разговоры велись вполголоса, и темой их почти исключительно был «наш Мгобози».
