Жаклин Монсиньи - Кровавая Роза
– Тогда… приезжайте к нам в замок. Как друг, – прошептала Зефирина.
– Как друг… – повторил дон Рамон, целуя ей руку. Когда Фульвио, еще разгоряченный игрой, вернулся из зала для игры в мяч, он нашел Зефирину в гостиной возле камина; она беседовала с тем самым испанцем, которого они сегодня встретили при дворе.
– Дон Рамон де Кальсада прибыл предложить вам от имени его величества Карла V забыть старые распри… – быстро заговорила Зефирина, направляясь навстречу мужу.
– Времена изменились, теперь впереди шествует дипломатия, монсеньор! – смиренно произнес дон Рамон.
– Я весьма благодарен вам, ваша светлость. Но чем может быть полезен императору князь Фарнелло?
Леопард по-прежнему был недоверчив.
– Его величество желает установить мир в Италии. Он глубоко сожалеет о своей ошибке, из-за которой вы попали на галеры. Его величество был бы очень рад, если бы вы, ваше высочество вернулись в свои владения… Особенно, если я привезу ему составленный вами союзнический договор.
– Союзнический договор… – повторил Фульвио… – в случае войны такой договор будет обязывать меня оказать поддержку войску его величества.
– Господа, может быть, вам заключить договор о мире и согласии? – с поистине ангельской улыбкой произнесла Зефирина.
– Подобная мысль должна понравиться его величеству! – одобрил дон Рамон.
Пока составлялись бумаги, Фульвио с восхищением разглядывал жену. Теперь он был полностью уверен в ее верности и любви.
Она оказалась хитрее своего противника. Саламандра победила «Карла-мошенника»!
Вместе с Фульвио и мадемуазель Плюш Зефирина укладывала в сундуки одежду, когда доложили о посетительнице.
Пришла Луиза де Ронсар, ее подруга детства. Молодые женщины нежно обнялись. Разговор зашел о прежних знакомых.
– Маленький Пьер вырос… Знаешь, он уже пишет поэмы…
– А Гаэтан? – равнодушно спросила Зефирина.
– Он счастлив, женат, у него четверо детей. Он будет не прочь повидаться с тобой. Приезжай вместе с князем Фарнелло в Пуассоньер.
Зефирина решила, что ее мужу незачем еще раз встречаться с ее бывшим женихом, о котором у него сохранились весьма живые воспоминания. Она уклонилась от ответа. Все это казалось ей таким далеким. Неужели она и в самом деле любила Гаэтана де Ронсара? Сейчас ей не верилось в это. Она рассеянно слушала Луизу, щебечущую о своей монотонной жизни в долине Луары.
– А как ты, Зефирина? – наконец спросила она.
– Я?
– Ну да, дорогая, как ты живешь?
Зефирина не знала, что отвечать. Рассказывать все, что с ней случилось, было просто невозможно. Она лишь сказала:
– Я жду третьего ребенка!
Она простилась с Луизой, показавшейся ей очаровательным призраком из далекого и невозвратного прошлого.
Грустно, но им больше нечего было сказать друг другу.
Через три дня, попрощавшись с Франциском и мадам Маргаритой, супруги Фарнелло отбыли в Италию.
Зефирина хотела рожать непременно в Милане. В Маконе повозки погрузили на баржи, и они поплыли сначала по Соне, а потом по Роне. Возле Монтелимара река из-за частых дождей разлилась, и передвигаться по ней стало опасным.
Они снова двинулись по ухабистым дорогам.
Зефирина сжимала зубы, но никогда не жаловалась. Она была счастлива; с ней в карете были муж и дети, которых она постоянно ласкала.
Иногда Фульвио оставлял ее и ехал впереди вместе с Ла Дусером и Пикколо.
В окрестностях Салон-ан-Прованс Зефирина, побледнев от боли, застонала:
– Я… к сожалению, я думала… что смогу двигаться дальше. Но нам надо… остановиться… здесь!
– Salon! Serment![193] – нервно прокаркал Гро Леон.
Так распорядилась судьба: кольцо замкнулось. Единственным врачом в Салон-ан-Прованс был Мишель Нострадамус. Срочно вызванный к Зефирине, он ничуть не удивился, лишь приказал перенести ее к нему в дом.
– Нос… традамус! – извиваясь, прошептала она, раздираемая предродовыми болями.
– Я знал, что вы вернетесь, Зефирина! – ответил доктор Нострадамус, успокаивая ее.
– Так вот, значит, какой он, знаменитый доктор Нострадамус! – воскликнул Фульвио то ли с радостной, то ли с кислой миной.
– Он самый, монсеньор. Я ждал вас и был готов оказать вам помощь, – проговорил Мишель, потихоньку выталкивая мужа из комнаты.
– Sardine! Sante![194] – каркал Гро Леон.
Но у доктора Нострадамуса не было времени приласкать птицу, которую он когда-то подарил Зефирине; вместе с мадемуазель Плюш они готовились помогать роженице.
Может быть, причиной тому были умелые руки врача или таинственные травы, настоем из которых он поил ее, но сейчас Зефирина страдала меньше, чем при первых родах.
С радостным вздохом Нострадамус быстро освободил ее от ребенка. Это был прехорошенький мальчик, весом девять фунтов.
В память о своем общем предке Фульвио и Зефирина решили назвать его Саладином.
Как и у его брата Луиджи и сестры Коризанды, у маленького Саладина также была кровавая роза, только под лопаткой. Зефирина была изумлена таким чудом.
Супруги Фарнелло провели у Мишеля Нострадамуса двадцать дней.
Теперь Фульвио и врач-астролог нашли общий язык. Оба были умны, занимались науками и разрабатывали немало научных теорий. Вечерами, при свете свечей молодые люди живо обсуждали воздействие двенадцати созвездий, или, как их называл Нострадамус, двенадцати звездных домов.
Мишель согласился прочесть Фульвио и Зефирине некоторые из своих центурий:
Уже не бушуют морские сраженья,Великий Нептун отдыхает в глуби,И красный бледнеет, боясь пораженья,Но сам угрожает врага погубить.Философ! Ищи золотой самородок,В мистических соках души и небес!Дух – воздух материи всякого рода,И Бог в частых звездах для знаний воскрес.Расколоты молнией старые храмы,Страдалец-народ устремился туда,Ослы, кони, люди и древняя памятьЗащиты от голода ищут всегда.Садится звезда на копье боевое,Грай воронов слился со звоном мечей,К стене бунтари понеслися волною,И плачем погашен свет новых лучей[195].
Фульвио и Зефирина понимали, что маг из Салон-де-Прованс рассказывает им не что иное, как всемирную историю. Он видел преступления испанских конкистадоров, предсказывал, что мир сменится братоубийственными религиозными войнами.
Однажды ночью, когда Фульвио спал, Зефирина осторожно выскользнула из постели. Завернувшись в плащ, она направилась в потайной кабинет доктора Нострадамуса, туда, где все было заставлено книгами, колбами и ретортами.
– Мишель, друг мой, уже который раз вы спасаете меня…
– Да, я действительно услышал ваш призыв, мадам, – согласился Нострадамус.
