Игорь Болгарин - Миссия в Париже
Прячась за стволами деревьев, они бесшумно двинулись вдоль вала. Пятигорец уверенно шел впереди. Он вел Соколенка к туннелю, служившему воротами. Таких туннелей было два. В сущности, монастырь был как бы островом, и лишь эти два туннеля связывали его с остальным миром. В праздничные дни через них на территорию монастыря, в церковь, толпами проходили верующие. Мальчишки проникали в монастырь через вал.
Без труда они отыскали вход в один из туннелей. Пятигорец осторожно заглянул. В глубине, неподалеку, тускло мерцал крохотный огонек свечи.
Осторожно ступая, Пятигорец прокрался вглубь туннеля и в слабом свете увидел охранника. Закутавшись в овчинный полушубок, привалившись к стене, он спал.
На беду Ивана, у него под ногами громко хрустнула ветка. Охранник встрепенулся.
– Кого тут черти носят! – крикнул он в темноту.
Пятигорец прижался к стене туннеля, замер.
Но охранник решил, что ему просто что-то померещилось, вновь задремал.
Когда они отошли на какое-то расстояние от туннеля, Пятигорец шепнул:
– Махнем через вал.
Пригибаясь к земле, почти ползком, они перебрались на другую сторону вала и оказались на огромной монастырской территории. Перебежали к деревянному забору, который окружал монастырское подворье: за забором темнели сонные избы-кельи, а в самом центре подворья стояли две церкви, их маковки выделялись на фоне темного звездного неба.
В одной из ближайших к ним келий теплился свет каганца, мелькали в окошке тени и даже доносились мужские голоса. Слов разобрать было нельзя, но, судя по интонациям, разговор был мирный. Монастырь спал и видел сладкие предутренние сны, лишь эти двое вели неспешный разговор. О чем? О конце войны, о семье. О чем еще могут разговаривать двое надолго оторванных от дома мужчин, когда их одолевает бессонница.
У конюшни хрустели сеном лошади. Они были привязаны к коновязи.
Посредине подворья, неподалеку от каменной церкви, они заметили стожок соломы.
– Интересно, зачем солома? – удивился Иван. – Матушка игуменья содержала подворье в чистоте. Послушниц гоняла, чтоб на подворье было так же чисто, как в кельях.
– Чего непонятного? Солома – для постелей, – пояснил Соколенок. – Я сам на такой постели все детство проспал. Только вместо соломы – сено. Духовитая постель, лучше перины. И сны сладкие снятся.
Они обошли вдоль забора еще пол-круга.
– Стой здесь, – приказал Иван Соколенку. В их разведгруппе из двух человек он считал себя командиром. – Я сейчас.
Пятигорец перемахнул через частокол. Прислушиваясь, немного постоял в тени, затем пошел по подворью. Обратил внимание на протянутые под стрехой веревки с развешанными на них портянками. Даже по количеству портянок можно было понять, что беляков в каждой келье размещалось много.
Проскрипела дверь ближайшей кельи, и Иван застыл. На пороге появился белогвардеец в подштанниках и в накинутой на плечи шинели. Прямо с порога он стал сосредоточенно справлять малую нужду и при этом, не оборачиваясь к двери, сказал кому-то там, в келье:
– Распогодилось! Видать, завтра хороший день будет.
– Не выстужай хату, ваш благородь, – донесся из кельи недовольный голос.
Белогвардеец вновь вернулся в келью, а неподвижный Пятигорец, крадучись, пошел дальше по подворью. Обошел стожок с соломой. Вернулся к Соколенку.
– Спят, заразы, – тихо сказал он.
На монастырском подворье и вправду все дышало беспечностью. Видимо, тихо и спокойно прожив в монастыре более двух недель, белогвардейцы постепенно утратили чувство опасности. Быть может, вал, ограждающий монастырь от внешнего мира, внушал им ощущение защищенности.
Прежде чем покинуть монастырь, Иван показал Соколенку одну из гайдамацких пещер, которая и поныне все еще не обрушилась и служила местным мальчишкам надежным убежищем во время жестоких игр в войну между гайдамаками и ляхами. Она могла послужить хорошим убежищем для десятка человек, а также удобным пулеметным гнездом.
Вернувшись к товарищам, они подробно рассказали о своем путешествии в монастырь.
– Все это интересно, – похвалил их Кольцов. – Но мы посылали вас в разведку, стало быть, и отчитываться вы должны как разведчики. Есть вопросы. Каким образом можно без шума снять охрану в туннелях под валами? На какое расстояние можно подойти обозом к монастырскому валу? Можно ли за валом разместить пулеметы так, чтобы в секторе обстрела находилось все монастырское подворье? Словом, хороший разведчик должен все увидеть, все услышать и ответить на все вопросы, интересующие его командиров.
– Понятно, – сказал Пятигорец. И снова рассказал о том, что они видели и как все это ими увиденное можно приспособить на пользу.
В ночной темноте начинали перекликаться птицы, извещая о близком рассвете.
– Что думают чигиринцы? – спросил Кольцов у Федора Бузыкина.
– Думаем, правда на нашей стороне. Поди, и бог от нас не отвернется. Надо начинать, – решительно ответил Бузыкин.
– Ты богомольный, что ли? – спросил Кольцов.
– Сам не пойму, – чистосердечно ответил Бузыкин. – Бывает – верю. А другой раз становлюсь чистым… этим …атеистом. Вот смотри: откуда ты родом?
– Ну, из Севастополя, – не понимая, к чему ведет Бузыкин, ответил Кольцов.
– А я – из Чигирина. И дед, и отец тут похоронены. И гляди: зачем-то кто-то свел нас вместе. Видать, кому-то надо было, чтоб мы встренулись. Вот и соображай!
– Менжинскому надо. Фрунзе надо.
– А им кто внушил, что б тебя сюда, в Чигирин, послать?
– Ладно, о божественном – потом, – улыбнулся Кольцов и спросил у Калоши: – А что кременчугские?
– Поддерживаем Федора, – сказал Калоша. – А то, понимаешь, скоро и винтовки и пулеметы ржой покроются.
Выслушивая их, Кольцов почему-то снова вспомнил наполеоновское «главное – ввязаться в драку…» А дальше? Многое говорит в пользу решения чоновских командиров. Но бой есть бой, он всегда полон самых непредсказуемых неожиданностей. И все их наперед не просчитать, всего не предусмотреть. И все же, все же. В истории войн вряд ли можно припомнить случай, когда бы побеждал трус.
Кольцов так и сказал своим товарищам:
– С тяжелым сердцем соглашаюсь я с вами. И не потому, что вы меня убедили. Скорее всего, иду на это из-за той цели, которая поставлена перед нами: предупредить Первую конную. Даже если мы потерпим поражение, то и в этом случае весть о нашем бое люди разнесут далеко вокруг и тем самым предупредят Первую конную о засаде. Но верю в лучшее. Времени на раздумья больше нет. Выступаем!
Ночь пролетела быстрее, чем им хотелось. На востоке начинала светлеть далекая зубчатая кромка леса, и птицы все громче и настойчивее сообщали о приближающемся дне.
