Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон
Беренгария остается в тени истории, печальный призрак пренебрегаемой жены. Она не получила признания, которого заслуживает, потому как мужество ее имело характер неброский — она не была коронованной мятежницей вроде ее величественной свекрови. Ее называли бесплодной королевой, несправедливо винили в неудаче брака. Вникая в историю этого неблагополучного супружества, я с некоторым изумлением обнаружила, что начало его было многообещающим. Поскольку Ричард стал сторониться ее общества после освобождения из плена, я склонна была распространить это и на пребывание в Святой земле. Однако на деле Ричард готов был преодолевать определенные сложности, чтобы брать супругу с собой, когда мог. Гораздо проще и уж точно безопаснее было оставить ее в Акре, а не везти в Яффу, а затем в Латрун. Мы не знаем точно, чем объяснялось позднейшее охлаждение между ними, но у меня есть некоторые соображения: как романист, я могу себе их позволить, не так ли? Но так или иначе, мне кажется вполне резонным предположить, что львиная доля вины падает на Ричарда.
Что удивило меня сильнее всего в сопоставлении реального Ричарда с Ричардом мифическим? Я уже знала о его почти безумном пренебрежении собственной безопасностью, поэтому было своего рода потрясением узнать, что это был осторожный полководец, очень бережно относившийся к жизням своих воинов. Этот любопытный парадокс объясняет в числе прочего любовь к нему простых солдат, которые, по словам хрониста Ричарда Девизского, готовы были «идти по крови хоть до Столпов Геркулесовых, если он того пожелает».
Также меня удивило, что здоровье короля вовсе не было таким уж крепким, что он часто болел. От этого его подвиги на поле боя выглядят еще примечательнее. Легенда о Ричарде полыхает как факел — привлекательный, яркий и опасный. Но Ричард, предстающий со страниц хроник, обладал ироничным чувством юмора, мог быть игрив и непредсказуем. Баха ад-Дин сообщает, что английский король беседу вел очень оживленно, и не всегда удавалось понять, когда он шутит, а когда серьезен. И хотя мне было известно о хорошем образовании Ричарда, умении острить на латыни и сочинять стихи на двух языках, я вынуждена признать, что была впечатлена, найдя его цитирующим Горация. Даже самые строгие его критики отдавал должное полководческому таланту Львиного Сердца. Мифический Ричард изображается, как правило, бесшабашным рубакой, жаждущим лишь крови, битв и побед, достигнутых при помощи меча. Ричард всамделишный не был чужд дипломатической стратегии, выказывал способность к маневрам и был почти также изворотлив, как его лукавый родитель.
Но сильнее всего меня удивило его поведение в Святой земле, его готовность вести дела с сарацинами так, как он вел себя с недругами-христианами, то есть путем переговоров и даже военного союза. Как ни жестоко было истребление гарнизона Акры, оно диктовалось убедительными стратегическими доводами, а не религиозной ненавистью, как мне некогда представлялось. Серьезен или нет был Ричард, предлагая сестру аль-Адилю, но так или иначе он рассматривал идею, способную повергнуть в ужас собратьев-крестоносцев. Впечатляет, что ему удалось сохранить ее в тайне — мы узнали о ней только благодаря сообщениям арабских хронистов. Король не являлся тем религиозным фанатиком, каким я ожидала его увидеть. Правитель, первым принявший крест, отказался осаждать Иерусалим, встревожил союзников сердечными отношениями с сарацинами, которых он хоть и считал неверными, лишенными благодати Божьей, но уважал за храбрость. Согласно Баха ад-Дину, Ричард сдружился с некоторыми представителями саладиновой элиты из числа эмиров и мамлюков, даже возвел нескольких из них в рыцарское достоинство. Вот последнее, чего могла я ожидать — провозглашать рыцарями язычников в разгар священной войны!
Я не рассчитываю, что «Львиное Сердце» изменит общественное мнение о Ричарде I сильнее, чем «Солнцу во славе» это удалось по отношению к образу Ричарда III, созданному Шекспиром. Но питаю надежду, что читатели согласятся со мной в одном: Ричард был фигурой более сложной, а значит, и более интересной, чем вошедший в легенду король-воин. Вероятно, мне не стоило удивляться тому, что открыли мои изыскания. Как логично заметил мой австралийский друг Гленн Гилберт: «Должны существовать причины тому, что он был любимым сыном Алиеноры».
Война служила основным занятием для королей Средневековья, и в нем Ричард преуспел — он был практически непобедим в рукопашной схватке, а военные историки считают его одним из лучших полководцев эпохи. Легенда о Львином Сердце берет начало со Святой земли, и его выдающиеся подвиги обеспечили ему вечное место в пантеоне полумифических героев, чья слава переживет их собственные времена. Даже мало осведомленные в истории люди слышали о Цезаре, Александре, Наполеоне. И о Ричарде Львиное Сердце. Это безмерно порадовало бы Ричарда, который искусно манипулировал общественным восприятием своего образа.
Но если Ричард — самый известный из средневековых монархов, то одновременно и самый противоречивый. Его эпоха искала славу на войне, а это задевает чувствительность современного человека. Самым темным пятном на репутации Ричарда является истребление гарнизона Акры. Он сильно повлияло на мою негативную оценку короля, особенно после того, как я прочла в «Истории крестовых походов» Стивена Рансимена о том, что перебиты были и члены семей воинов. Наше сознание тяготеет к реакции на числа: смерть двух тысяч шестисот человек мы воспринимаем как более ужасную, нежели гибель одного или дюжины. А уничтожение не способных носить оружие возмущает нас особенно сильно. Поэтому, сочиняя «Земля, где обитают драконы», я вовсе не симпатизировала Ричарду, руки которого были запятнаны кровью такого количества невинных жертв.
Более двадцати лет спустя, начав детальные изыскания о нем, я с удивлением выяснила, что легенда про убийство детей и женщин не подкрепляется фактами. Я сразу обратила внимание, что Рансимен не привел ссылки на источник, и была сильно удивлена, ведь это основополагающий момент исторического исследования. Затем я обнаружила, что об истреблении семей упоминается только в старых монографиях вроде книги Рансимена (написанной уже более полувека назад), и в поддержку этого утверждения не приводится ни единого доказательства. В более современных трудах, в том числе принадлежащих перу специалистов по крестовым походам, подобное обвинение не высказывается.
Это было настолько важно, что я отложила в сторону все и посвятила время штудированию всех исторических источников по осаде Акры. Я прочла все хроники, где упоминалось об этом трагическом эпизоде, сравнивала даже различные переводы Амбруаза и Баха ад-Дина. Ни в одном из них я не обнаружила упоминания про истребление семей воинов гарнизона. Напротив, помещенный в «Арабских историках крестовых походов» перевод рассказа Баха ад-Дина о резне сообщает о мученической смерти трех тысяч мужчин в цепях. Встретился мне и отрывок из хроники аль-Асира, в котором Саладин клянется убивать всех взятых в плен франков в отместку за мужей, преданных мечу в Акре (см. «Хроника ибн аль-Асира о периоде крестовых походов от ад-Камиля филь-Тарика», часть 2 в книге «Crusade Texts in Translation» в переводе Д.С. Ричардса, с. 390). Так что в итоге этот эпизод обернулся очередной легендой, сопровождающей Ричарда. И резонной причиной не рекомендовать книгу Рансимена. (Баха ад-Дин говорит от трех тысячах убитых, Ричард о двух тысячах шестистах, и мне сдается, король располагал более точной информацией.)
Однако казнь гарнизона все равно смущает: эти люди храбро сражались и сдались под честное слово, полагая, что их отпустят за выкуп. Но ведя войну, Ричард бывал безжалостен. Деловитый тон письма к аббату Клерво показывает, что сам он оправдывал резню тем, что Саладин не исполнил условий капитуляции. Баха ад-Дин соглашается, что Саладин затягивал отход из-под Акры, хотя мне думается, едва ли ожидал, что его на его блеф ответят столь жестоким образом. Но сарацины должны были воспринять поступок Ричарда как продиктованный военными соображениями, иначе как бы удалось королю подружиться впоследствии со столькими эмирами и мамлюками Саладина?
