Вильям Энсворт - Заговор королевы
— Мой дурацкий колпак лучшая защита, чем шлемы многих рыцарей, — отвечал Шико. — Из любви, которую я питаю к королеве Наваррской, я согласен променять колпак на твой шлем и даже дам впридачу мою погремушку. И то, и другое тебе понадобится в твоей будущей встрече с Кричтоном.
— Не хочешь ли прибавить самого себя? — спросил Бурбон.
— О! Конечно нет! — отвечал шут. — Это значило бы променять господина на слугу, прево на пленника.
— Что же ты, кум! — сказал насмешливым тоном Генрих. — Неужели ты так слеп, что не понимаешь своих выгод и останешься у нас, когда тебе сделаны такие блестящие предложения нашим Наваррским братом? Подумай, какую важную роль ты бы смог играть на синодах гугенотов.
— Я никогда не прыгаю, не взглянув вперед, кум, — отвечал Шико. — Это дело умных — искать опасности. Я — дурак и предпочитаю мирно оставаться дома.
— Видите, брат мой, — сказал Генрих III, обращаясь к Беарнцу, — и дурак может давать иногда умные советы. Можем мы теперь спросить вас, какому счастливому обстоятельству обязаны мы неожиданной честью видеть вас? Мы, видимо, ошибались в вас и в ваших поступках. Нам говорили, что вы враг, а мы находим в вас лучшего друга. Нас уверяли, что вы стоите во главе армии, разрушающей и жгущей наши города, что в последнее время вы укрепляетесь в стенах По или Нерана, а мы вдруг встречаем вас в Лувре и притом с самыми мирными намерениями. Видите, как можно ошибиться!
— Но ваше величество не ошибается в моей дружбе, — отвечал Бурбон сердечным тоном. — Не угодно ли будет вам удалить на время ваших спутников?
— Извините, брат мой, если мы удержим нашу свиту, — отвечал Генрих III. — Нам хочется расспросить этого дерзкого негодяя, — прибавил он, взглянув на Блунта. — Вы можете, если хотите, передать вашу историю нашему духовнику, заботам которого мы вас поручили в надежде, что ему удастся обратить вас.
— Вашему духовнику, государь? — вскричал Бурбон, нахмурив брови.
— Вы не замедлите воспользоваться его увещаниями и в третий раз избавиться от всех угрызений совести, — сказал Шико. — Лаконичное послание покойного короля Карла IX к вашему кузену Конде имело и другие достоинства, кроме своей краткости.
— Какое это было послание, кум? — спросил Генрих III, притворяясь несведущим.
— Обедня, смерть или Бастилия! — отвечал шут. — Наш Беарнец должен вспомнить об этом, потому что приблизительно в ту же эпоху он отрекся от кальвинистской ереси.
— Ventre-saint-gris! Негодяй! — вскричал в бешенстве Бурбон. — Если ты не удержишь свой дерзкий язык, то ни твое ничтожество, ни присутствие твоего господина не спасут тебя от заслуженного наказания!
Испуганный угрожающим видом короля Наваррского, Шико прикусил язык и поспешил скрыться за Генрихом, которого его выходка наполнила тайной радостью.
— Так как вы отказываетесь сообщить нам причину вашего визита, брат мой, — сказал Генрих самым любезным и вкрадчивым тоном, — мы не будем более на этом настаивать, но мы надеемся, что вы не откажетесь пробыть с нами до банкета.
— Желание вашего величества для меня закон.
— И так как у вас нет другой свиты, кроме барона Росни, то мы предоставляем вам выбрать шестерых наших дворян, которые постоянно будут находиться при вас.
— Я понимаю так, что я пленник.
— Я не говорил этого, брат мой. Выбирайте же вашу свиту.
— Мой выбор уже сделан, государь. Я назову только одного — шевалье Кричтона и предоставлю ему выбор остальных.
— Настоящий выбор рогоносца! — пробормотал Шико.
— Вы не могли сделать лучшего выбора, — заметил с улыбкой Генрих III.
— Да, я тоже так думаю, — сказал Бурбон.
— А я просто уверен в этом, — прибавил Шико. — Королева Маргарита будет в восторге от вашего великодушия.
— Молчи, кум! — сказал Генрих III. — А теперь, брат мой, — продолжал он тем медовым голосом, который для знавших его был более опасен, чем самые бурные порывы гнева, — турнир окончился, и вам не нужна более ваша шпага, поэтому мы предлагаем вам поручить ее тому, кого вы назначили предводителем вашей свиты.
— Мою шпагу, государь? — вскричал Бурбон, делая шаг назад.
— Да, вашу шпагу, брат мой, — отвечал Генрих III. Король Наваррский оглянулся вокруг. Со всех сторон он был окружен опасностями. Арена, посреди которой он находился, была окружена лесом пик и копий. Над алебардами швейцарцев виднелись секиры шотландцев, а над секирами блестели копья гасконцев д'Эпернона. Направо разворачивался блестящий строй молодых дворян под предводительством Жуаеза, налево виднелась многочисленная свита герцога Неверского. И это было еще не все. Тесные ряды королевской гвардии окружали со всех сторон арену, держа руки на шпагах и устремив глаза на Генриха Бурбона. Увидев все эти враждебные приготовления, он обернулся к своему советнику Росни, стоявшему позади него. Они не обменялись ни одним словом, ни одним жестом, но монарх понял смысл сурового молчания своего советника.
В эту минуту вблизи послышался гром барабанов.
— Слышите! Барабаны! — вскричал Генрих III. — Новые войска входят в Лувр.
— По вашему приказу, государь? — спросил Бурбон с недовольным видом.
— Наши подданные очень заботятся о нашей безопасности, — отвечал уклончиво Генрих.
— Они и должны заботиться, государь, — заметил Бурбон. — Ваше величество так заслуживает их любовь. А когда же французский народ оказывался неблагодарным? Но для чего принимаются все эти меры предосторожности? Неужели Лувр в осаде? Или восстание вспыхнуло среди парижских горожан?
— Нет, брат мой, наш добрый город Париж теперь совершенно спокоен и наше желание — поддерживать с Божьей помощью это спокойствие.
— Вы не можете предполагать, государь, что я защитник смут и беспорядков, — сказал Бурбон. — Я взялся за оружие только для того, чтобы поддержать права моего народа и защитить преследуемую веру, а не для того, чтобы объявить войну вашему величеству. Я всегда готов заключить перемирие с вами, если только будет обеспечена безопасность моих протестантских подданных. Я готов предоставить самого себя в заложники в подтверждение того, что условия договора будут строго выполнены с моей стороны.
— Государь! — вскричал Росни, хватая короля за руку. — Каждое ваше слово — проигранная битва.
— Ваше величество теперь не будет подозревать меня в вероломстве, — продолжал Бурбон, не обращая внимания на слова Росни.
— Мы не подозреваем вас ни в чем, решительно ни в чем, — поспешно возразил Генрих III. — Но мы не подпишем никакого договора, не примем никаких условий, которые могли бы благоприятствовать распространению ереси и соблазна. Терпеть подобную религию — значит одобрять ее. А мы скорее допустим вторую Варфоломеевскую ночь, скорее поступим по примеру нашего брата Филиппа Испанского, скорее последуем советам нашего кузена Гиза и его сторонников, чем каким бы то ни было образом окажем поддержку такой еретической религии. Наше царствование было за наши грехи омрачено тремя большими смутами: наш брат Анжу и его партия, Гиз и его сторонники, вы и ваши реформаторы.
