Вильям Энсворт - Заговор королевы
— Она не была выиграна хвастливым словом, негодяй! — произнес Жуаез, изумленный смелостью англичанина.
— Вы правы! — вскричал Блунт, махая шпагой, словно выбирая, куда нанести удар. — Я слишком много сказал.
— Ударьте эту собаку копьем, Баптист, освободите мою лошадь.
Солдат немедленно повиновался и пронзил копьем шею Друида. Тяжело, но не смертельно раненный, бульдог не разжал челюстей.
— Разрубите его на куски! — бесился Жуаез — Это проклятое животное не отстанет, пока в нем будет хоть тень жизни.
Другой солдат напал на собаку, но его неверно направленный удар вместо того, чтобы раздробить ей череп, только отрубил ухо и сорвал кожу на голове.
Израненный, ослепленный своей собственной кровью, Друид, однако, и не думал выпускать морду лошади виконта.
— Святой Георгий, за Англию! — вскричал Блунт. При этих словах его шпага сверкнула в воздухе, и солдат, ранивший бульдога, повалился на арену без головы.
— Вот вкусный кусок для тебя, Друид! — сказал с диким смехом Блунт, толкнув ногой голову, упавшую к его ногам. — Сюда! Друид!
Собака немедленно повиновалась голосу своего хозяина и выпустила лошадь Жуаеза.
Почувствовав себя свободной, лошадь с громким ржанием неудержимо помчалась по арене и только на другом конце ее была остановлена одним из герольдов, подоспевшим на помощь виконту.
Число врагов Блунта уменьшилось до пяти, но он был окружен со всех сторон, и новые враги сбегались со всех концов. Не страшась числа нападавших, поддерживаемый своей обычной флегмой, Блунт равнодушно взирал на неизбежную гибель, решив встретить свой конец как подобает храброму сыну того острова, который, по словам величайшего из его сыновей, вскормил таких храбрых детей".
Если бы я мог прислониться к стене, — думал англичанин, — я имел бы большое преимущество и оказал бы им хороший прием. Ну да все-таки постараюсь испортить как можно больше этих гербовых плащей. В то время, когда эти мысли приходили ему в голову, его шпага снова описала круг, встретив на пути оружие врагов, старавшихся нанести ему удар, и, наконец, опустилась на плечо солдата, ранившего Друида, и тот повалился на землю, разрубленный почти до пояса.
— Harbet! — вскричал со смехом Блунт, снова взмахивая своей окровавленной шпагой.
На этот бой гладиаторов зрители, не исключая и прекрасный пол, смотрели с таким же жестоким наслаждением, как древние римляне на кровавые сцены в цирке.
Сила Блунта была такова и он с такой ловкостью владел своим оружием, что скоро третий противник поплатился жизнью за смелость, а остальные в замешательстве отступили.
— Уррра! — вскричал Блунт, бросая в воздух свою шляпу. — Уррра! За Англию, и спаси, Боже, королеву!
В ту же минуту, как бы разделяя торжество своего господина, Друид поднял вверх свою изуродованную голову и грозно зарычал.
— Бедный товарищ! — сказал Блунт, сердце которого облилось кровью. — Ты тяжело ранен, но я за тебя вполне отомстил. Мы можем, по крайней мере, умереть вместе, так как ты не захочешь пережить своего хозяина. Верное животное, казалось, поняло эти слова. Его гордое рычание перешло в жалобный вой.
— Молчи! — вскричал раздраженным тоном Блунт. — Не жалуйся! Не будь ты ранен, тебе бы не избежать наказания! Как! Английский бульдог стонет!
При этом упреке огонь снова блеснул в глазах Друида, и он гордо оскалил зубы.
— Хорошо, Друид! — крикнул Блунт одобрительным тоном.
Перечисляя дурные и хорошие качества Генриха III, мы уже упомянули о его странной симпатии к собакам. Его привязанность к ним равнялась его отвращению к кошкам.
Во время описанной нами схватки все внимание короля было обращено на Друида, верность и мужество которого привели его в восторг. Благодаря этому обстоятельству Блунт и не подвергался так долго нападению.
— Чего бы я не дал за подобного спутника! — вскричал Генрих. — Подобная собака стоит всей нашей псарни с моими любимцами Интроном и Шателаром во главе. Наш врач быстро вылечил бы его раны. Но как избавиться от хозяина, не нанеся никакого вреда собаке?
— Пусть ваши мушкетеры стреляют в него, — тихо произнес герцог Неверский, наклоняясь к королю.
— Если какая-нибудь шальная пуля попадет в Беарнца, у вашего величества будет одним врагом меньше. Моревер позади нас с тем самым мушкетом, который ранил Колиньи. Вашему величеству стоит только сделать ему знак…
— Благодарю вас, кузен, — отвечал Генрих, — к чему так спешить. Мы не имеем ни малейшего повода подозревать измену со стороны нашего Наваррского брата. Он, кажется, не меньше нас восхищен этим боем. Да и, наконец, — прибавил он, улыбаясь, — мы еще не посоветовались с нашей матерью и пока не можем решиться на поступок, последствия которого могут быть непредсказуемы.
— Я отвечаю за согласие ее величества, — поспешно ответил герцог.
— Вы? — вскричал с изумлением король. — Разве вы поверенный тайн нашей матери? Почему вы предполагаете, что она желает смерти Бурбона?
— Потому, — отвечал, смеясь, Шико, — что он путает карты и портит игру.
— Что? Какую игру, кум? — спросил король.
— Ваше величество забывает о собаке, которую вы желаете спасти, — вмешался герцог, бросая на шута гневный взгляд. — Скоро будет уже поздно.
— Да, вы правы, — сказал Генрих, — велите выступить отряду лучших мушкетеров и отзовите солдат.
Приказание короля было немедленно исполнено. Солдаты, бросившиеся было на помощь своим товарищам, отступили, хотя и с видимой неохотой.
Двенадцать мушкетеров в богатых красных мундирах, в светло-зеленых чулках и башмаках с бантами выступили вперед, сняли с плеч мушкеты и деревянные вилки, которые составляли тогда необходимую принадлежность стрелка и втыкались в землю для поддержки мушкетов, положили на них стволы и прицелились, ожидая сигнала короля.
Блунт без страха смотрел на эти приготовления. Когда он увидел смертоносные дула, направленные в . его грудь, он наклонился и, схватив на руки Друида, спокойно стал ожидать роковой минуты.
— Стойте! — закричал Генрих. — Сам дьявол научил этого негодяя разрушить наш план. Велите ему сдаться, Моревер. Захватите собаку, а потом делайте с ним что хотите. Только смотрите, не трогайте собаки.
Моревер выступил вперед, но все его усилия убедить Блунта сложить оружие были напрасны.
В это время, когда Генрих, нерешительный как всегда, когда надо было принять какое-нибудь решение, колебался — стрелять или не стрелять, — к нему приблизился Кричтон.
— Государь, — сказал шотландец, — если позволите, я беру на себя труд обезоружить его.
