Тайны угрюмых сопок - Александр Михайлович Минченков
— Как успехи! — громким голосом бросил Севастьян.
От неожиданности Лаптев с Никитиным вздрогнули, выронили лотки, золото рассыпалось на землю.
— А-а ты как здесь о-оказался? — пролепетал Никитин.
— Да вот шёл мимо, дай, думаю, зайду, чем наши сторожа занимаются, а оно вона как!
Лаптев понял, Севастьян, а наверняка он и в сговоре с начальником прииска догадались об их деянии, а они с Никитиным, окунувшись в чрезмерную самонадеянность, не проявили осторожности, не остановились вовремя, ведь хотели уйти с прииска и устроиться на другой. Что мешало? «Жадность, притупилась осмотрительность, вот промашка и…» — подытожил Лаптев. Понимая о неминуемой каторге, Лаптев подобно пантере в несколько прыжков достиг ружья, находившегося вблизи бутары. Схватил оружие и тут же взвёл курок, направил на Севастьяна.
Севастьян же, не ожидая такого поворота, решил упредить и снял с плеча ружьё, тоже взвёл курок и держал его на уровне груди, готовый, даже не прикладывая его к плечу, если понадобится, произвести выстрел.
Но Лаптев медлить не собирался — пред ним тот, благодаря кому он окажется в тюрьме, тот, который ни в чём не спустит. Он нажал на курок, но благо пуля попала не в Севастьяна, а раздробила цевьё его ружья и деформировала часть у патронника, и теперь оно не могло служить по назначению. Пуля срикошетила ушла в левую руку, не задев кость, навылет через мякоть, кровь выступила и мочила рукав рубахи.
Севастьян опустил разбитое ружьё и сморщился от боли.
— Ты чего, Степан, ошалел?!
Никитин бросился к своему ружью и тоже навёл на Севастьяна, Лаптев же перезарядил ствол и был готов повторить выстрел.
— Как же я тебя ненавижу, сколько дум ты мне вывернул, всё поперёк дороги оказывался! Стоишь беззащитный теперь и думаешь, всё, с нами кончил? Нет, теперь моя настала очередь покомандовать!
На звук выстрела прибежали собаки, и оторопь взяла их — знакомые люди, и с ружьями, но ни о какой погоне за зверем и не помышляют, стоят, да и только. Они крутили мордами, пытались уловить запахи зверя, готовые кинуться остановить копытного.
— В чём же я тебе дорогу перешёл?
— Вечно тебе везло, и золото обнаружил, в доверенные лица попал, а тут и в начальство выбился, вот уж занесло тебя куда! — не говорил, а рычал Лаптев, готовый вот-вот нажать на спуск. — А тут решил и нас прищучить?! Не выйдет!
Севастьян, ощущая острую боль ранения, терпел и понимал, нужно тянуть время столько, насколько это возможно, мужики, несомненно, услышали ружейный выстрел и примчатся сюда. Однако, глядя на разъярённого Лаптева, понимал, шансов уцелеть от его ярости и боязни пред наказанием нет.
— Степан, а кто тебе не давал правильно жить? У каждого человека есть возможность достичь своей цели, главное, чтобы она была благая.
— А я уже достиг, чего себе желал, — ехидно ухмыльнулся Лаптев, держа на мушке раненого, Никитин тоже не опускал ружьё и поглядывал то на друга, то на Первакова. Ему тоже не терпелось покончить с Севастьяном, и думал: «Чего медлит Степан, положить его и…» Но Василий, всегда ведомый в общении с Лаптевым, был вынужден пока ждать.
— Не то говоришь, Степан. Дурное дело верстаешь и туда же тянешь Василия. Давай остынь, откинь горячку, а не то беду накличешь, как в глаза напарникам по зимовке смотреть будешь, как пред людьми предстанешь? Они тебя ж проклянут, а то и разорвут в порыве гнева.
— А я не собираюсь пред ними оправдываться, до них далеко, не надейся о помощи. Сейчас кончу тебя, и зароем, а был ты тут или не был, это пускай тайгу спросят. Мы тебя не видели, и всё тут, — зло сплюнул Лаптев.
— Неправильно живёшь, а мог бы иначе.
— Ага, ты правильно живёшь, гляди-ка, мало ему славы на селе, так и Катьку до себя увёл!
— При чём здесь Екатерина? Она не корова, чтоб из стоила уводить, и не обменная вещь.
— Ах, ни при чём?! Ну, сатана, всажу-ка я в тебя пулю, надоел ты мне своим нравоучением!
— Екатерину не тревожь, болтаешь невпопад, по любви такие дела делаются, а не за деньги.
— Брось мне про баб рассказывать, все они одинаковы, только деньгами потряси!
— Не все, Степан, не все. А злишься ты, так это бес в тебя вселился, остепенись, войди в разум.
— Стёпка, да хватит с ним базар вести, кончаем, и пускай на том свете уму-разуму кого учит, — не выдержал Никитин.
— И то верно, Васька, — Лаптев обернулся к другу: — Вижу, желанием горишь сам эту гниду пристрелить, так валяй, пальни.
— Проще пареной репы. — Никитин вскинул ружьё, приклад приложил к правому плечу, указательный палец положил на курок, прицелился. — Тебе, Севастьян, куда, в лоб ударить или грудину прошибить? Выбирай, уважу.
Броситься на озверевших двух людей, жаждавших его смерти, не имело смысла — при первом шаге пристрелят, а цинично и с ехидцей прозвучавшая фраза говорила о реальном исполнении желания убить человека, лицо Никитина выглядело багровым.
Севастьян смотрел не на убийцу, а в маленькое чёрное отверстие ружейного ствола, откуда вот-вот вылетит пуля. Он внутренне сжался, не от страха, а от обиды и охватившей безысходности. Как же он сожалел, что не послушал Сушкова, настоял и отправился один и совершил непростительную ошибку — единолично решил осадить преступников, и сейчас они овладели инициативой. Конечно, на этот раз им не удастся замести следы злодейства, мужики подоспеют, и факт налицо будет пред ними, но его уже не будет в живых. «А как же Катерина?.. Дети!.. О Боже!..» — воскликнул про себя Севастьян, и в это время прозвучал выстрел.
Никитин вскрикнул, у него подкосились ноги, и вяло начал валиться на землю, палец потянул всё же курок, и прогремел выстрел, но заряд вылетел в сторону, а выроненное ружьё упало и ударилось о камень. Лаптев мгновенно перевёл направление ружья в сторону выстрела, донёсшегося из кустов. Это был выстрел Сушкова.
— У, гадина! — вскипел Лаптев. — И ты здесь! Так получайте своего Севастьяна. — С этими словами Лаптев перевёл ствол на Первакова и прицелился, но и ему не удалось воспользоваться своим ружьём. Половников опередил его реакцию, сделав упреждающий выстрел.
