Иван Алексеев - Западня для леших
– Успокойся, друг, натерпелся ты вдоволь, отдохни пока, а утро будет вечера мудренее.
Трофим провалился в забытье и не почувствовал, как его осторожно подняли и отнесли в небольшую горницу, положили на мягкую постель.
– Ну, вот, пожалуй, появилась у нас надежда хоть с главарями разбойников покончить вскорости, – прокомментировал произошедшее дьякон, продолжив совещание после вынужденного неожиданного перерыва. – Но положение наше собственное от этого вряд ли существенно улучшится. Давайте анализировать события далее (после того как увели Трофима и остались только свои, дьякон вновь принялся вставлять в свою речь иностранные слова, имеющие зачастую более точное значение). Итак, опричники принялись убивать наших людей каким-то непостижимым для нас способом, уничтожили Степана – нашу главную опору из местных, и похитили княжну. Думается мне, что выследили они ее поездки к нам вкупе с поездками Дымка к князю Юрию и догадались, что она невеста нашего командира. Потому ее и не убили вместе со всеми, а взяли в заложники, очевидно намереваясь впоследствии шантажировать командира. Вспомните, что, по словам Катерины, Басманов-младший велел своим приспешникам княжну не трогать, ибо она им несколько дней живой может понадобиться. Видать, что-то важное они затеяли и нас нейтрализовать хотят. А больше они никого не опасаются, поскольку среди бела дня, внаглую и на слободку, и на усадьбу князя налетели, даже не таясь особенно, хотя, конечно, страже, как всегда, про разбойников мифических поведали. Так что следует ожидать дальнейших событий. Самое поганое, что, по-хорошему, надобно не ожидать очередной пакости, а самим атаковать. Но вот где и как – пока я сообразить не могу. Может, кто из вас что присоветует?
Дьякон с надеждой обвел взглядом присутствующих. Но лешие молчали. Если даже отец Кирилл, знаменитый своим аналитическим умом и великолепным предвидением, не мог до конца разобраться в обстановке, то остальным совсем уж нечего было сказать. К тому же у Михася после испытанного им за день возбуждения и перенапряжения наступила вполне естественная и здоровая обратная реакция, усиленная последействием принятого отвара, и он на глазах присутствующих стал засыпать, почти сползая с лавки.
Кирилл, по-доброму усмехнувшись, велел нескольким своим особникам, присутствовавшим на совещании, в нарушение правил отвести смертельно уставшего бойца не в блокгауз первой сотни, расположенный довольно далеко, а в соседнюю комнату и уложить там.
Когда все присутствующие стали покидать совещательную палату, Кирилл задержал молодого сотника, ласково положив ему руку на плечо, и произнес обычное присловье леших:
– Ничего, командир, прорвемся! Питаю я некоторую надежду на предстоящую беседу с княжной. Наверняка она что-то видела и свет прольет на то, как опричники в усадьбу проникли, трех бойцов наших поубивав. До рассвета часа два осталось, пусть княжна отдохнет пока, а на рассвете придется ее разбудить да расспросить подробненько, чтобы информацию, от нее полученную, реализовать как можно раньше, пока противники наши не очухались…
Ни Кириллу, ни Дымку и в страшном сне не могло присниться, какую именно информацию сообщит им вскоре княжна.
Отряд леших в усадьбе Ропши спал. Разумеется, за исключением часовых и караульных в бодрствующей смене. Спал Михась мертвым сном в комнате отдыха особников, спали Катерина и княжна в девичьей светелке, Разик и Желток в своем блокгаузе, Дымок в тереме боярина. Даже дьякон Кирилл прилег на лавку прямо в дежурной комнате и привычным усилием воли заставил себя заснуть, чтобы дать отдых и душе, и телу. Уставшие и морально, и физически, бойцы не видели снов, не вскрикивали и не метались от страшных переживаний за погибших друзей и соратников. Они набирались сил для предстоящей схватки, частью подготовки к которой был крепкий и здоровый сон. Даже княжна, пережившая плен и кровь, рекой лившуюся у нее на глазах (о гибели родителей она еще не знала), впала в спасительное глубокое забытье после того, как выпила, не раздумывая, предложенный ей отвар. И когда Дымок разбудил ее перед самым рассветом нежным прикосновением, она чувствовала себя вполне здоровой и отдохнувшей, способной пережить горечь тягостных воспоминаний о вчерашнем кошмаре.
Дымок провел Настеньку в сумраке зарождающегося утра вначале в умывальню, в этот час пустующую, а затем в избу особников, где дьякон, уже бодрый и сосредоточенный, только что проделавший интенсивный комплекс специальных утренних упражнений, усадил их за стол, налил горячего напитка из особых трав и, выполняя суровую необходимость, приступил к допросу княжны об обстоятельствах нападения на усадьбу князя Юрия.
Вообще-то княжна мало что могла рассказать. Вечером злосчастного вчерашнего дня она в одиночестве находилась в небольшом саду родительской усадьбы и, сидя на подвесной качели, ела первую малину и предавалась привычным уже мечтам о скорой встрече со своим возлюбленным. Сквозь невысокий кустарник она видела ворота в усадьбу и красное крыльцо княжеского дома. Вначале она не обратила внимания на стук в ворота и на вошедших в калитку людей, но затем с легким удивлением отметила, что на них были кафтаны городской стражи, а во главе группы стражников через двор к крыльцу направлялся поморский дружинник в уже привычной и милой ее глазу серо-зеленой одежде, с саблей, прикрепленной не как у стражников, на поясе, а как у дружинников – за плечами. Кажется, она раньше мельком видела его, когда гостила в усадьбе Ропши. Княжна, решив, что, возможно, это сердечный друг Дмитрий прислал за ней, привстала, окликнула вошедших и помахала им рукой. Они, не останавливаясь, повернулись к княжне и также помахали в ответ. Дружинник при этом характерным жестом поднес руку к берету, а затем показал рукой на дворец: дескать, спешим к хозяину. Возможно, эти жесты дружинника предназначены были не только княжне, но и дежурной тройке леших, располагавшихся на пригорке сбоку от крыльца. Прибывшие в усадьбу беспрепятственно взбежали по ступенькам и скрылись за дверями. Теперь княжна уже не отрывала глаз от крыльца, ожидая возвращения дружинника, надеясь, что, возможно, исполнив некое срочное служебное поручение, которое у него, по-видимому, имелось к князю, он все-таки передаст ей привет от любимого.
Вскоре дружинник действительно появился на крыльце, широко распахнув двери, но не стал спускаться, а произнес приказным тоном какие-то слова, которые княжна плохо поняла, обращенные явно не к ней, и скрылся в дверях. Подчиняясь, по-видимому, этому приказу, на крыльцо взбежал один из дежуривших в усадьбе леших и проследовал в по-прежнему широко распахнутые двери. Через минуту-другую дружинник опять появился на крыльце и теми же словами пригласил во дворец второго дежурного. Все было спокойно и внутри дома, и во дворе усадьбы, и за закрытыми воротами. И в третий раз дружинник вышел на крыльцо, призвал последнего из тройки бойца. Вскоре после того, как третий боец, как и два его товарища, скрылся в доме, на крыльцо выскочили стражники и кинулись к воротам. Один из них пронзительно засвистел. Тогда и через забор, и через распахнутые настежь ворота в усадьбу и во дворец хлынули люди, одновременно похожие и на разбойников, и на опричников. Они принялись беспощадно расправляться с попадающимися на их пути челядинцами. Несколько молодцов, одетых побогаче других, сразу же бросились к остолбеневшей княжне, скрутили ей руки, накинули на глаза ее же платок, поволокли куда-то (как она потом догадалась – в заехавшую во двор карету). Она несколько раз теряла сознание от ужаса, боли и вони, исходившей от зажавших ее со всех сторон похитителей. Ее недолго везли, потом несли в какой-то дом и в конце концов бросили на постель в той самой горнице, где она уже попрощалась было с жизнью и честью, но воспрянула духом, когда вскорости при очередном проблеске сознания увидела лицо склонившейся над ней Катерины, услышала ее наставления. Вот и все, а что дальше было – лучше расскажет сама Катенька, которая теперь сестра ее названая, роднее родненькой.
