Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля
Приближая его к себе, Хмельницкий загорелся идеей создать особую сотню, в которой были бы собраны казаки и повстанцы какого-то необычного воинского таланта, физической силы и храбрости. Эта сотня могла бы стать его «императорской гвардией», среди казаков которой он со временем подыскивал бы людей на должности полковников, сотников, атаманов отдельных повстанческих отрядов, способных действовать самостоятельно, признавая при этом верховенство гетмана Украины.
Седлаш спустился вниз, в опустевший ресторанчик, и с трудом отыскал там слугу, которого заставил дать ему немного вареного мяса и кувшин фруктового напитка. Как оказалось, хозяин этого караван-сарая куда-то исчез, и вообще атмосфера в нем царила как в монастырском госпитале после чумы. Зато охрана у ворот увеличена до шести человек.
— Что будем делать, полковник? — спросил Седлаш, ставя на стол огромную сковороду с горой нарезанной конины.
— То, что должны делать всякие постояльцы заезжего двора: есть мясо и похваливать хозяина.
— Но к темноте они подтянут сюда еще сотню своих аскеров.
— А мы еще усерднее будем есть мясо и расхваливать гостеприимного хозяина, — невозмутимо подтвердил свои гурманские пристрастия Хмельницкий.
Поздним вечером, выслушав покаянную молитву, доносившуюся с ближайшего минарета, они спустились навестить отхожие места и затем с полчаса прогуливались по темному опустевшему внутреннему двору, испытывая нервы и намерения охранников. Особой враждебности аскеры не проявляли, но, когда казаки приближались к воротам, вдруг начинали испытывать крепость конских жил на своих луках. Так, на всякий случай.
«А что, довольно дипломатично, — вынужден был признать Хмельницкий. — Ждать недолго, к утру все прояснится».
Поднявшись к себе наверх, они вновь выпили по рюмке-другой водки, за тех, кто не побоялся сменить тепло домашней постели с женой под боком на степной уют казачьей жизни, и затянули старинную песню о храбром атамане, оказавшемся в турецкой неволе, по-особому понятную им в эти минуты, созвучную настрою душ.
22
Король только что вернулся из Поморья. Победа над экспедиционным корпусом шведов под прибрежной деревушкой Черные Кресты или Замки? словно бы возродила в нем воинственный дух предков. Владиславу IV казалось, что после запрета сейма, наложенного на создание армии, которая способна была бы выступить против турков, он зря похоронил в себе полководца. Еще пара таких сражений со шведами или московитами — и он сумеет поднять дух польского войска, рыцарский дух шляхты. Польша наконец-то вырвется из этого «сна забвения» и воспрянет духом. А главное, поймет, что во главе ее стоит один из самых воинственных, самых удачливых в польской истории королей, вполне достойных славы Владислава Локетка [42] и Стефана Батория.
— Так вы что, действительно решили отправиться в Украину, господин Вуйцеховский? — король произнес это таким тоном, словно Коронный Карлик долго добивался права на эту поездку, но он, Владислав IV, постоянно сомневался: стоит ли рисковать одним из своих самых преданных придворных?
— Вас это удивляет, Ваше Величество? — с загадочной ухмылкой спросил Коронный Карлик.
— Мне донесли, что там назревает казачий бунт.
— Иногда мне кажется, что на украинских землях он никогда и не затихал, — вежливо склонил голову тайный советник.
Король восседал на высоком тронном кресле в небольшом зале своего дворца, который из-за цвета плитки, украшавшей огромный камин, был назван «малиновым». И Коронный Карлик стоял перед ним, как могло показаться, маленьким, беспомощным и жалким. Вот только восприятие это было обманчивым. С ног до головы облаченный во все черное, с черной шляпой в руке и с копной смоляных волос, вполне заменявших эту шляпу, Вуйцеховский держался, как и положено «черному человеку», — не ощущая себя ни мизерным, ни униженным. Однако исключительно из жалости к королю до поры до времени выказывал почти библейское смирение. Ибо его смирение было тем высшим проявлением презрения к монарху, которым тот время от времени позволял овеивать свое угасающее самолюбие.
— Вы правы: он действительно никогда не затихал, — неожиданно оживился король. — Это на какое-то время затихал мой гнев. И чернь русинская нагло пользовалась этим. Она, как трясина, которая до тех пор кажется умиротворенной, пока не попытаешься пройти по ней.
Коронный Карлик приподнял голову, чтобы не только с малости роста своего, но и с малости положения с любопытством взглянуть на победителя шведского «рыбного обоза» — как он прозвал про себя этот корпус норманнов-самоубийц.
«Он-то хоть знает об истинной цели моей миссии на Украине? — спросил себя Вуйцеховский. — О карете, тайнике для злотых, эскадроне сопровождения? А если знает, то какого дьявола лжет мне, как цыган-конокрад на исповеди?!»
— Но я не в состоянии поспевать за всеми событиями. У моих ног — огромная империя. Только удалось изгнать из Поморья шведские войска, как узнаю, что назревают сражения на берегах Днепра.
— …Где уже бунтует не только казацкая чернь, но и местная польская аристократия, — напомнил Коронный Карлик. Ему приходилось обсуждать с королем и не такие тайны двора. Поэтому Вуйцеховский привык вести диалог на равных, добиваясь этого права в каждой из встреч с Его Величеством не настойчиво, а как бы исподволь, но с неизменным успехом. — Если бы польские воеводы и прочая шляхта чаще заглядывали в законы королевства, этот край давно представал бы перед Вашим Величеством умиротворенным краем верных короне воинов и преданных сохе землепашцев.
Вуйцеховский заметил, что король растерянно замялся, не зная, как ему реагировать на подобное трактование событий в Украине. Понадобилась почти минута, прежде чем Владислав понял, что тайный советник попросту пришел ему на помощь.
— Отныне вы наделяетесь особыми полномочиями, господин Вуйцеховский, — посуровело лицо правителя. — В канцелярии Оссолинского вам, королевскому комиссару, передадут несколько жалоб, пришедших на имя короля и канцлера не только от казачьих офицеров и городских общин, но и от обедневшей шляхты.
— Так подрываются основы Великой Польши, которой сейчас нужно быть особенно мощной и единой. Мои агенты в Украине докладывают, что по правому берегу Днестра к Сорокам и Хотину подходят турецкие войска. Их пока что немного. И, возможно, они не представляют особой угрозы… Если бы мы не знали, что с наступлением весны опять всколыхнется Белгородская орда. К тому же в Диком поле появился отряд некоего Карадаг-бея, не желающего признавать главенства ни крымского хана, ни правителя Белгородской орды, и цели которого пока что не совсем ясны.
