Жаклин Монсиньи - Божественная Зефирина
– Спокойной ночи, ваша милость! – хором ответили девушки.
Приведенная в отчаяние многозначительными улыбками горничных, она повернулась к ним спиной и приблизилась к открытому окну.
Итак, все кончено. Она стала княгиней Фарнелло. Зефирина прижалась пылающим лбом к цветному витражу. Мгновение, которого она так опасалась, наступило… Она осталась одна… совсем одна лицом к лицу с тираном и, что бы там ни говорили, со смертельным врагом Франции…
Звук хлопнувшей на первом этаже двери заставил Зефирину вздрогнуть. Она вышла на увитую цветами террасу. Сделав несколько шагов, она оперлась об искусно украшенную каменную балюстраду. От находившихся внизу зарослей рододендрона поднимались волны одурманивающего запаха. Пахло сиренью, гвоздикой; запах цветов смешивался с запахом перегноя. Легкое облачко тумана виднелось около рожка месяца в небе. Внезапно от набежавших слез у Зефирины защипало глаза.
– Медовый месяц… Говорят, англичане недавно придумали это выражение, Honey Moon, чтобы называть так дни, которые следуют за свадьбой…
Услышав эти слова, произнесенные теплым голосом, Зефирина быстро вытерла глаза и обернулась. Опять она не услышала, как он подошел к ней.
Леопард стоял, прислонясь спиной к ажурной колонне террасы. Он снял тяжелый расшитый серебром и золотом камзол и, должно быть, второпях надел эту рубашку с длинными рукавами, вышитыми серебряной нитью. Рубашка была небрежно стянута широким поясом с золотыми заклепками, из-под рубашки виднелись короткие коричневые штаны. Широко распахнутый ворот рубашки позволял видеть его мускулистую шею и черные волосы на широкой груди. Одетый таким образом, он казался теперь намного моложе, совсем не надменным, более доступным, почти человечным. Лицо его стало спокойным, черты разгладились; он улыбался и внимательно смотрел на Зефирину своим единственным глазом, в котором горел какой-то иной огонек, чем простая насмешка.
Ощущая на себе этот жгучий взгляд, Зефирина быстро опустила глаза. Он, возможно, догадался о том, что она плакала, и она не хотела ему показать свое смятение.
– Англичане, которым не откажешь в уме, ваша светлость, несомненно хотят этим выражением сказать, что брак – это такое же тяжкое бремя, как и горшок с медом…
Она вложила в свои слова всю ироническую холодность, на какую только была способна.
Ее слова были встречены легким смехом.
– Теперь я спокоен. А то, видя, что вы молчите, я на какое-то мгновение испугался, что брачная церемония превратила вас в покорное создание!..
– На этот счет можете не беспокоиться, ваша светлость!
– Так значит, вы намерены навсегда сохранить ваш восхитительный характер? Я в восторге!.. Ну-же, божественная Зефирина, согласитесь по крайней мере выпить вина с вашим злейшим врагом, и, клянусь честью, мы отправимся спать каждый на свою половину…
Услышав столь откровенные слова, Зефирина замерла, озадаченная. Князь Фарнелло спокойно открывал усыпанный драгоценными камнями графин, который она прежде не заметила. Графин, оказывается, стоял вместе с лакомствами и конфетами на столике из розового мрамора.
– Вы не считаете, что уже выпили слишком много? – бросила Зефирина, на этот раз очень неприятным тоном.
– О, моя дорогая! – князь совсем не обиделся на оскорбительный тон. – Поднимем наши кубки в честь любви, чье биение и трепет ваше ледяное сердце не слышит сквозь это строгое платье…
Зефирина машинально взяла кубок, который ей протянул Фульвио. Выпив несколько глотков хмельного напитка, она с вызовом сказала ему:
– Если вы думаете, что вам будет достаточно заставить меня выпить вина для того, чтобы я все забыла, вы очень ошибаетесь!
– О, вы мне приписываете на самом деле самые низменные намерения! – проговорил князь преувеличенно огорченным тоном.
– Чья же в том вина? Вы купили меня. Вы унизили меня. Вы принудили меня силой… Вы…
Зефирина прервала свое жалобное перечисление. Князь Фарнелло протянул руку, и эта рука, властная, ласковая и нежная, опустилась на ее волосы, погладила и распустила несколько рыжих кудрей.
– Чья же в том вина, сударыня? Вы соблазнили меня! Вы очаровали меня! Вы околдовали меня!
Продолжая говорить, он взял у нее кубок из рук. Зефирина лишилась дара речи. Несмотря на чуть шутливую нотку, прозвучавшую в его ответе, она не ожидала таких слов. «Я погибла!» – подумала Зефирина. Вдруг она произнесла очень громко:
– Умоляю вас, скажите мне правду!
– Правду! – повторил князь, улыбаясь.
– Да… Разрешали ли вы моему отцу несколькими днями ранее отправиться во Францию?.. Я хочу знать это!
Услышав вопрос, произнесенный в виде приказа, князь Фарнелло, казалось, был удивлен, раздражен и, возможно, немного разочарован:
– Какая странная маленькая девочка!.. Маркиз ни на единый день не покидал дворца Фарнелло… Казалось даже, что он был очень счастлив, когда гулял по парку… Ну так что, вы удовлетворены?.. Ну же, перестаньте хмуриться и не стройте надутой физиономии, она совершенно не идет новобрачной…
Погруженная в свои мысли, Зефирина молчала. Если князь Фарнелло не лгал, то, значит, Роже де Багатель не был в монастыре Сан-Сакреман! Девушка внезапно ощутила, как огромный груз свалился с ее плеч. Дорогой отец, несчастный отец, которого она несправедливо подозревала Бог знает в чем! Ее прелестное личико, обрамленное золотисто-рыжими волосами, разгладилось.
Воспользовавшись этим благоприятным обстоятельством, князь теперь нашептывал ей по-итальянски:
– Bellissima mia…[35] Не угодно ли прекратить эту бесполезную борьбу… Подумаем лучше о любви… Вы – самая красивая девушка в мире, а я умею ценить красоту… Между мужчиной и женщиной я знаю лишь один возможный способ столкновения и сближения! Позвольте мне заставить вас позабыть обо всем на свете… Tesero mio!..[36]
Не от вина ли у нее закружилась голова? Зефирине хотелось вырваться из плена этого вкрадчиво-обольстительного голоса, властного, слегка снисходительного и уверенного в своих чарах; ей хотелось спрятаться от обжигавшего ее шею дыхания, от этого опытного рта, покусывавшего ее ушко, от этих крепких рук, все теснее сжимавших ее талию, от этих не оставлявших никаких сомнений ласковых прикосновений к ее груди, от этого властного и сильного колена, уже легко прокладывавшего себе путь между ее ног. Но она была не способна оказать сопротивление такому вражескому штурму. Совершенно обессиленная, с подкашивающимися ногами и с объятыми пламенем бедрами, она все же сохраняла еще остаток ясности ума для того, чтобы верно угадать, какую игру вел князь: он хотел превратить ее в покорную его воле рабыню, созданную для удовлетворения его прихотей султана, которую он запрет в какой-нибудь башне, когда пресытится ею. Уже уверенный в своей победе, как нетерпеливый мужчина, привыкший ловко вести свои дела и легко добиваться успеха как на состязаниях, так и у женщин, Леопард тихонько подталкивал Зефирину к спальне. Захваченная каким-то вихрем, она с ужасом обнаружила, что оставила всякое сопротивление.
