Бернард Корнуэлл - Враг божий
– Впрочем, кто знает? – сказал он. – Быть может, Он и впрямь придет через четыре года. О, если бы так!
– Мне бы хотелось только, чтобы твои единоверцы ждали спокойно, – сказал Артур.
– Они должны приготовить землю к Его приходу, – сурово отвечал Тевдрик. – Надо обратить неверных, лорд Артур, и очистить землю от греха.
– Они ввяжутся в войну между собой и с нами, остальными, – проворчал Артур. Он рассказал о беспорядках, которые происходят во всех городах Думнонии – христиане пытаются разрушить или осквернить языческие храмы. То, что мы видели в Иске, было только началом – брожение расширялось, и первым знаком грядущих бесчинств становилось изображение рыбы, две пересекающиеся изогнутые линии, которые христиане рисовали на стенах языческих храмов или вырезали на деревьях в священных рощах. Кулух не ошибся: рыба была христианским символом.
– Дело в том, что рыба по-гречески ichtus, – объяснил Тевдрик, – и это же слово получается, если сложить первые буквы Iesous Christos, Theou Uios, Soter. Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель. Очень, очень красиво. – Он рассмеялся, довольный объяснением; сейчас было ясно видно, от кого унаследовал Мэуриг свою досадную педантичность. – Разумеется, будь я по-прежнему правителем, меня бы тревожили народные возмущения, но как христианин я могу их только приветствовать. Святые отцы учат, что в последние дни явится множество знамений, лорд Артур, и беспорядки – лишь одно из них. Так что, может быть, конец близок?
Артур раскрошил в миску кусок хлеба.
– Ты и впрямь приветствуешь эти беспорядки? – спросил он. – Одобряешь нападения на язычников? Поджоги храмов?
Тевдрик взглянул сквозь открытую дверь на зеленые леса, подступавшие к самому монастырю.
– Наверное, другим нелегко такое понять, – сказал он, уходя от прямого ответа на вопрос. – Для тебя, лорд Артур, беспорядки – знак брожения умов, а не Господней милости. – Тевдрик осенил себя крестом и улыбнулся. – Наша вера – религия любви. Сын Божий смирился, дабы спасти нас от наших грехов, и мы стремимся подражать Ему во всех мыслях и поступках. Мы должны любить врагов и платить добром за зло, однако заповеди эти трудны, даже слишком трудны для большинства. И не забудь, что мы горячо молимся о возвращении на землю Господа нашего Иисуса Христа. – Он снова перекрестился. – Люди молятся о Его втором пришествии и боятся, что Он не придет, если миром по-прежнему будут править язычники. Поэтому они считают, что обязаны уничтожить идолопоклонство.
– Религии, которая проповедует любовь, не пристало уничтожать язычество, – резко заметил Артур.
– Уничтожение язычества есть деяние, исполненное любви, – упорствовал Тевдрик. – Если вы, язычники, отказываетесь принимать Христа, то обязательно попадете в ад. Даже если вы вели праведную жизнь, то все равно будете гореть в огне. Мы, христиане, обязаны спасти вас от вечной гибели. Разве это не проявление любви?
– Нет, если я не хочу спасаться, – сказал Артур.
– Тогда терпи враждебность тех, кто тебя любит, по крайней мере, пока беспорядки не прекратятся. А они прекратятся. Такие настроения быстро проходят, и, если Господь не придет через четыре года, они улягутся по меньшей мере на тысячу лет. – Тевдрик снова взглянул на лес и с волнением в голосе произнес: – Как бы мне хотелось дожить до того, чтобы увидеть моего Спасителя в Британии! – Он снова повернулся к Артуру. – Боюсь, знамения Его пришествия будут устрашающи. Без сомнения, саксы возобновят свои нападения. Сильно они вам сейчас досаждают?
– Пока нет, – ответил Артур, – но число их с каждым годом растет. Я не надеюсь, что они долго будут оставаться мирными.
– Буду молиться, чтобы Христос пришел раньше саксов, – сказал Тевдрик. – Сердце кровью обливается при мысли, что они снова будут захватывать наши земли. Впрочем, меня это больше не касается, – поспешно добавил он. – Все государственные дела я передал Мэуригу.
Из ближайшей часовни донеслись звуки рога, и Тевдрик встал.
– Время молитвы! – радостно объявил он. – Может быть, помолитесь с нами?
Мы вежливо отказались и на следующее утро направились в холмы, отделяющие монастырь от Повиса. Еще через два дня мы были в Кар Свосе, где встретили Кулуха и убедились, что он отлично устроился на новом месте. В ту ночь все выпили слишком много меда, и наутро, когда мы с Кунегласом ехали в Кум Исаф, у меня болела голова. Выяснилось, что король сохранил наш домик в неприкосновенности.
– Не знаю, когда уж он вам понадобится, – сказал он.
– Возможно, скоро, – мрачно признал я.
– Скоро? Надеюсь, что так.
Я пожал плечами.
– В Думнонии мы нежеланные гости. Мордред меня ненавидит.
– Так попроси, чтобы он освободил тебя от клятвы.
– Я просил, и он отказал. Это было после провозглашения, когда во мне кипел стыд от ударов плетью. Через полгода я повторил просьбу и вновь получил отказ. Видимо, Мордреду хватает ума понять, что служба у него – лучшее для меня наказание.
– Может быть, ему нужны твои копейщики? – спросил Кунеглас, усаживаясь на скамью под яблоней у входа в дом.
– Нет, только моя подневольная верность, – отвечал я. – Он не хочет воевать.
– Что ж, значит он не полный глупец, – сухо заметил Кунеглас.
Потом мы заговорили о Кайнвин и девочках, и Кунеглас предложил отправить к Диан своего нового верховного друида, Малейна.
– Он замечательно лечит травами, – сказал король. – Лучше Иорвета. Ты знаешь, что старик умер?
– Слышал. И буду очень признателен, если ты сможешь отпустить к нам Малейна.
– Он отправится завтра. Не хочу, чтобы мои племянницы болели. А Нимуэ не смогла помочь?
– Как и Мерлин, она не может исцелить болезнь до конца. – Я тронул старый серп, торчащий из яблоневого ствола, чтобы прикосновением к железу отогнать грозящее Диан зло. – Старые боги совсем забыли Думнонию.
Кунеглас улыбнулся.
– Большая ошибка, Дерфель, недооценивать богов. Они еще себя покажут. – Он помолчал. – Христиане называют себя овцами, ведь так? Услышишь, как они заблеют, когда появятся волки.
– Какие волки?
– Саксы. Мы получили десять лет мира, но саксы по-прежнему прибывают из-за моря, и я чувствую, как растет их сила. Если они на нас нападут, то твои христиане будут рады защите языческих мечей. – Он встал и положил руку мне на плечо. – Война с саксами не окончилась, Дерфель, еще как не окончилась.
В ту ночь он задал в нашу честь пир, а наутро мы с проводником, которого дал нам Кунеглас, отправились в бесприютные холмы за бывшей границей Силурии.
Мы ехали в отдаленную христианскую общину. Последователей новой веры в Повисе было немного, поскольку Кунеглас безжалостно изгонял Сэнсамовых миссионеров, но все же христиане в королевстве встречались, особенно в бывшей Силурии. Та община, в которую мы держали путь, славилась исключительной святостью: ее члены жили в крайней бедности, избрав для своих подвигов суровый и дикий край. Лигессак укрылся среди этих фанатиков, которые, как объяснил нам Тевдрик, умерщвляли свою плоть: состязались в том, кто будет влачить более жалкое существование. Одни жили в пещерах, другие и вовсе под открытым небом, третьи ели только сырые овощи или ходили нагишом. Иные из них носили терновые венцы или власяницы, в которые вплетали колючие ветки ежевики; были и такие, кто изо дня в день бичевал себя до крови, как те безумцы, которых мы видели в Иске. По мне, так лучшим наказанием Лигессаку было бы оставить его в этой общине. Однако нам приказали доставить беглеца в Думнонию, что означало неизбежное столкновение с неким Кадоком, епископом, который славился своим крутым и воинственным нравом.
