Валерио Массимо Манфреди - Пропавшее войско
Оставшихся судов, разумеется, не хватало для того, чтобы перевезти целую армию, поэтому нам пришлось отойти в глубь страны, совершать набеги и грабить деревни, население которых защищалось когтями и зубами. Я не была свидетельницей этих вылазок, поскольку оставалась в лагере вместе с остальными женщинами, ранеными и выздоравливающими, но достаточно узнала о них из рассказов: греки устраивали грабежи и пожары, женщины и дети выбегали из полыхающих домов и катались по земле, сражающиеся с обеих сторон превращались в живые факелы, имели место жестокие схватки и убийства.
Но разве у воинов был выбор? Если бы они могли, конечно же, купили бы все необходимое на рынке, но денег и ценных вещей для обмена не хватало. Я вот уже какое-то время привыкла думать как они — закону выживания нельзя не подчиняться. Ужасы войны являлись печальным следствием этого закона. После того как битва начиналась, боль, кровь, телесное и душевное напряжение сметали все преграды, установленные цивилизацией, уничтожая все, что сдерживает человека в обычной жизни. Мне повезло: я всего этого не видела.
Простояв месяц, армия опустошила все окрестности: в радиусе одного-двух дней пути больше нечего было грабить. И жители Трапезунда уже не могли терпеть нас и хотели, чтоб мы ушли во что бы то ни стало; посему снова предстояло двинуться в путь. Решили, что те, кто не принимает участия в сражениях, сядут на корабли и лодки, имевшиеся в нашем распоряжении, и таким образом расход продуктов тоже заметно сократится. Командование флотом поручили Нету, военачальнику, много раз вступавшему в пререкания с Ксеном. Он, кажется, тоже вел дневник экспедиции; хотелось бы мне знать, что там написано.
Раненые, больные, немолодые воины и все женщины отплывали домой. Да, девушки уезжали — те самые девушки, что подбадривали мужчин у переправы через бурную реку, словно атлетов на стадионе, те, что обнимали их по возвращении с поля боя, перевязывали раны, утешали после сражений, ежедневных и еженощных схваток со смертью; девушки, любившие воинов потому, что каждый следующий день мог стать последним.
Теперь они уезжали.
Я осталась с Ксеном. Мелисса — с Клеанором, и еще двадцать или тридцать женщин, сделавшихся постоянными подругами некоторых воинов, поступили так же. Мы двинулись вдоль берега, не теряя из виду моря. Вскоре заметили отплывающую флотилию судов, и мне то и дело казалось, что я вижу, как наши подруги прощаются, размахивая в воздухе цветными тканями и платками. Ком подступал к горлу, и я не смогла сдержать слез. Подумала о Листре, ледяном холоде, в котором она пыталась родить, об отчаянии и одиночестве, охвативших меня, когда я осталась возле ее окоченелого трупа. О смерти, возжаждавшей получить свою дань — несчастную рабыню и ее неродившегося ребенка. И, купаясь в лучах солнца, отражавшегося от морской глади тысячами слепящих отблесков, я снова вспомнила о таинственном божестве бури, поднявшем меня с земли и по воздуху доставившем к лагерю, чтобы меня нашли. Быть может, оно состояло из снега и с приходом весны растаяло, а душа его теперь заключена в бесчисленных искрах, сверкающих в струях горных рек.
Через несколько дней пути мы добрались до первого крупного города, и настал горький момент, который мы долго откладывали на потом: надлежало сосчитать оставшихся в живых. Я не знаю, по какой причине это делалось именно сейчас: формально — для того, чтобы узнать, сколько ртов нам предстоит кормить. Армию выстроили в полном боевом снаряжении, и военачальники каждого подразделения устроили перекличку. Каждый раз, когда произносили имя выжившего, он отвечал:
— Здесь.
Но часто ответом было длительное молчание. В таком случае военачальник, хотя и знал, что называет имя мертвого, повторял его, как того требовал военный обычай, и, лишь вторично услышав молчание, переходил к следующему. В ходе переклички лица присутствующих постепенно мрачнели, потому что каждая пауза означала погибшего товарища и рождало в их воображении кровавые и мучительные образы.
И тут я вспомнила, что тех, кого я всегда называла «десятью тысячами», в действительности изначально было больше — около тринадцати тысяч. Из них теперь подали голос лишь восемь тысяч шестьсот. Более четырех тысяч умерли от холода, голода и ран.
Так же распределили между собой добычу, награбленную в ходе похода. Десятая часть полагалась богам, остальное разделили между собой, в зависимости от чти.
Меня поразило одно обстоятельство: Софос отказался от своей части и отдал ее своему помощнику, Неону из Асины. Я следила за выражением лица Ксена, ставшего свидетелем этого поступка: сначала на нем отразилось удивление, а потом печаль. Софос говорил, что никогда не вернется в Спарту, и вел себя соответственно.
Покинув город, мы двинулись дальше и добрались до границы страны, в которой враждовали две группировки. Мы образовали союз с той, что согласилась пропустить нас, и атаковали ее противника. На своем языке эти люди называли себя обитателями башен, потому что их вожди жили в деревянных башнях, возвышавшихся над остальными поселениями.
Развернулась еще одна кровопролитная битва, принесшая немало потерь, но наши и на этот раз победили. Как всегда, они построились по приказу военачальников, составили стену из щитов и хором грянули свой ужасающий боевой клич. Противник не смог им противостоять, и по окончании сражения союзники показали нам свои деревни и дома, а вожди — своих сыновей, которые, должна признаться, производили сильное впечатление. Их кормили какими-то особыми орехами, росшими в тех краях, несъедобными в сыром виде, но обладающими изысканным вкусом, если их запечь или отварить; шкурка их по цвету напоминала кожу.
В результате мальчики росли не столько вверх, сколько вширь, и откладывали толстый слой жира; их белейшую кожу покрывали ярких цветов татуировки. Я подумала, что они представляют собой что-то вроде дара богам, талисмана, чье назначение — умилостивить силы природы. Учитывая их физическое состояние, больше они ни на что не годились. Зато здешние мужчины вели себя очень активно и в некотором смысле назойливо. Словно животные, много раз пытались приставать ко всем оставшимся с армией девушкам. Мелисса оказалась одной из самых вожделенных, и если бы не вмешательство переводчиков и проводников, предложивших свои услуги и предоставивших местным надлежащие разъяснения, дело кончилось бы кровавой стычкой.
Ксен заметил, что эти варвары — самые дикие из всех, каких он когда-либо встречал; они делали прилюдно то, что у греков принято скрывать от посторонних глаз: например, сходились с женщинами и справляли нужду, — и, наоборот, занимались в укромном уголке тем, что у греков считалось явлениями публичными: разговаривали, танцевали.
