Бернард Корнуэлл - Хроники Артура

Работы предстояло много. Мы отвели подальше женщин и детей, укрепили завал, вырыли перед ним ров. Он был не так глубок, но заставил бы нападающих копьеносцев сбиться с шага и расстроил бы их ряды. Мы могли отступить за поваленные деревья, но здесь уже должны были стоять насмерть. Саграмор приказал воткнуть в землю между стволами деревьев захваченные копья воинов Валерина так, чтобы наконечники их, спрятанные среди ветвей, неожиданно жалили врага.

Меня беспокоил крутой открытый склон холма, с которого мы вчера обрушились на передовой отряд Горфиддида. Теперь он и сам мог, обойдя нас слева, оказаться над нами. У нас было сил удерживать высоту. Правда, Нимуэ утверждала, что в этом нет надобности. Она с помощью моих людей отрезала головы у мертвых копьеносцев Валерина, насадила их на захваченные копья, вогнала древки в землю и навесила пучки заговоренной травы, а потом разбросала между страшных шестов ветви тисового дерева. Это был частокол привидений — людей-пугал, заговоренных страшными заклятиями, которые мог бы преодолеть только друид. Потом Нимуэ принесла с холма маленькие пурпурные цветки вербены — защиту от ран — и раздала их копьеносцам. Целую ветку она сунула мне под доспехи.

Христиане возносили свои молитвы, а мы, язычники, просили помощи у наших богов. Кто-то кидал в реку монетку и, вытащив ее из воды, нес Нимуэ: ее касание превращало монетки в талисманы. Другие протягивали ей заячьи лапки, цветные змеиные камни или крошечные кремневые наконечники стрел — молнии эльфов. Я что есть силы нажимал на чешуйчатые доспехи, пока не ощутил впившуюся в грудь брошь Кайнвин. Потом опустился на колени и поцеловал землю, моля Митру даровать мне силу, смелость или достойную смерть. Некоторые из наших людей тянули хмельной мед, добытый ими в деревне. Я же не пил ничего, кроме воды. Затем мы проверили и заточили наши копья, мечи и стали ждать. Саграмор поймал прячущегося в лесу пастуха и, расспросив его, выяснил, что вверх по реке есть еще один брод, по которому враг может обойти нас с фланга.

Я напряженно ждал предстоящей битвы, но Нимуэ была спокойна.

— Мне нечего бояться, — сказала она. — Я претерпела Три Раны, и ничего страшного со мной уже не может случиться.

Мы сидели у реки неподалеку от мелкого брода. Отсюда, отступая к заслону из поваленных деревьев, мы начнем заманивать врага в долину, где его поджидает Артур.

— Кроме того, — добавила Нимуэ, — я под защитой Мерлина.

— Он знает, что мы здесь? — спросил я.

Она помолчала, затем кивнула.

— Знает.

— И придет?

Она нахмурилась, будто я ляпнул заведомую глупость.

— Он будет делать то, — медленно проговорила она, — что посчитает нужным.

— Тогда он придет! — с надеждой воскликнул я.

Нимуэ раздраженно передернула плечами.

— Мерлина интересует только Британия. Он считает, что Артур поможет ему отыскать Знание Британии, но если решит, что Горфиддид сделает это лучше, то, поверь, Дерфель, Мерлин встанет на сторону Горфиддида.

— А ты? — спросил я.

— У меня своя ноша, — тихо проговорила она. — Только сбросив ее, я могу пойти за Мерлином.

— Гундлеус?

Она кивнула.

— Отдай мне Гундлеуса живым, Дерфель. — Нимуэ впилась в меня единственным глазом. — Живым, только живым, молю тебя.

Она дотронулась до кожаной повязки на пустой глазнице. Лицо ее, обрамленное прямыми черными волосами, казал ось белым, как омытая водой кость. Ни следа той нежности и мягкости, которая была подарена мне во время Лугназада. Видя лишь холодную мрачность на ее лице, я подумал, что никогда не смогу понять Нимуэ. Я любил ее, но не так, как Кайнвин. Мне чудилась в ней дикая кошка, прекрасная, но непостижимая в своих желаниях и поступках.

— Я заставлю душу Гундлеуса пронзительно вопить, — с угрозой проговорила она. — Я пошлю ее сквозь бездну в небытие, но никогда, даже в Ином мире, он не обретет покоя.

Я вздрогнул, представив себе ужасную участь Гундлеуса.

В этот момент раздался крик, заставивший меня повернуться к реке. В нашу сторону галопом неслись шестеро всадников. Мгновенно выстроилась наша стена щитов. Но тут я разглядел, что впереди всадников скачет Морфанс. Он мчался, резкими ударами подгоняя свою усталую, покрытую белой пеной лошадь, и я испугался, что эти шестеро воинов — все, что осталось от войска Артура.

Лошади, разбрасывая фонтаны брызг, миновали брод. Я и Саграмор вышли им навстречу. Морфанс притормозил лошадь уже на берегу.

— Артур послал нас вам в помощь, — задыхаясь, прохрипел он. — Враг в двух милях отсюда. Боги, сколько же их, этих ублюдков! Сотни! — Он отер пот со лба и усмехнулся. — Зато добычи хватит на всех.

Морфанс тяжело спрыгнул с лошади, и я увидел у него на поясе серебряный рог. Значит, в нужный момент он подаст Артуру сигнал.

— Где Артур? — спросил Саграмор.

— В надежном укрытии, — заверил нас Морфанс. Потом глянул на мои доспехи, и уродливое его лицо расплылось в кривобокой усмешке. — Тяжелы доспехи?

— Как он вообще сражается в них? — пробурчал я.

— Отлично, Дерфель. И ты тоже сумеешь. — Он хлопнул меня по плечу. — Есть новости от Галахада?

— Никаких.

— Агрикола не оставит нас, как бы ни противились этот христианский король и его безмозглый сын, — уверенно проговорил Морфанс и повлек своих пятерых спутников сквозь нашу стену щитов. — Пусть лошади немного передохнут, — сказал он.

Саграмор нахлобучил шлем. На нумидийце были кольчуга, черный плащ и высокие ботинки. Густо намазанный дегтем островерхий железный шлем придавал ему необычный вид. На этот раз Саграмор собирался драться пешим, что нисколько его не тревожило. Он уверенно вышагивал вдоль шеренги щитов и громоподобным голосом подбадривал своих людей.

Я тоже надвинул шлем поглубже на голову, застегнул ремни под подбородком и, облаченный в военный наряд моего лорда, направился к моим копьеносцам. Вдруг навстречу мне из сомкнутого ряда вышел один из солдат.

— Помнишь меня, лорд? — спросил он.

В первое мгновение я подумал, что он спутал меня с Артуром, и откинул кожаное забрало, чтобы он мог видеть мое лицо. И тут я узнал его. Это был Гриффид, капитан Овейна и тот самый человек, который пытался убить меня в Линдинисе.

— Гриффид ап Аннан, — приветствовал я его.

— Между нами стояла кровная вражда, лорд. — Он упал на колени. — Прости меня.

Я поднял его на ноги и обнял. Борода его поседела, но он был тем же долговязым, тощим и угрюмым человеком, которого я знал прежде.

— Моя душа открыта тебе, — сказал я.

— И моя, лорд, — горячо откликнулся Гриффид.

— Майнак! — узнал я другого моего товарища. — Ты простил меня?

— А надо ли что-нибудь прощать, лорд? — смущенно помялся он.

— Верно, прощать нечего, — согласился я. — Никакая клятва и не была нарушена.

Майнак шагнул вперед и обнял меня.

— Как ты жил? — спросил я Гриффида.

— Много дрался, лорд. По большей части с саксами Кердика. Посмотрим сегодня, каковы нынешние ублюдки. Только вот одно... — Он замялся.

— Ну? — подтолкнул я его.

— Она отпустит наши души, лорд? — спросил Гриффид, косясь на Нимуэ. Он не мог забыть ужасного проклятия, наложенного ею.

— Конечно отпустит, — успокоил я его и подозвал Нимуэ.

Она дотронулась кончиками пальцев до лбов всех тех, кто угрожал мне тогда в Линдинисе. Воины с благодарностью кинулись целовать ей руки. Я опять обнял Гриффида и, повысив голос, чтобы слышали все, сказал:

— Сегодня, друг, мы насытим бардов песнями на тысячу лет. И станем несметно богатыми!

Люди в шеренге ответили радостными криками. У многих в глазах блестели слезы радости. Теперь-то я знаю, что нет большего счастья, чем служение Иисусу Христу, но как же тоскую по воинскому братству! В то утро между нами не было различий. Только великая, возвышающая душу любовь друг к другу. Мы были братьями и чувствовали себя непобедимыми. Даже у сурового Саграмора в глазах стояли слезы. Один из копьеносцев затянул Военную Песнь Бели Мавра, величайшую боевую песню Британии. И сильные мужские голоса взлетели над шеренгой. Вот уже некоторые кинулись в пляс, неуклюже подпрыгивая в тяжелых доспехах, а другие ударяли древками копий по щитам, выбивая воинственный ритм.

Мы все еще пели о том, что без жалости прольем кровь ненавистных врагов, как эти враги вдруг появились. Один за другим возникали и растекались по дальним полям отряды копьеносцев под ярко вспыхивавшими в рассеянном свете дня знаменами. А мы продолжали петь, выказывая презрение к армии Горфиддида. И я пел со всеми, жаждая вступить в битву с отцом женщины, которую любил. И дрался я не только за Артура. Я понимал, что лишь победа может вновь привести меня в Кар Свое и позволит хотя бы еще раз увидеться с Кайнвин.