Александр Дюма - Графиня де Монсоро
Тем временем принц незаметно вышел на улицу Сен-Поль и оказался на расстоянии голоса от часовых Бастилии — предосторожность отнюдь не лишняя в случае нового нападения, возможность которого, несмотря на все клятвенные заверения и униженные извинения миньонов, герцог отнюдь не исключал: ему было слишком хорошо известно, какую застарелую и глухую ненависть питает к нему его венценосный брат.
— Теперь вы знаете, чему следует верить и, главное, что следует говорить, а посему прощайте, господа. Само собой разумеется, не трудитесь меня сопровождать.
Миньоны низкими поклонами распрощались с принцем, который направился в сторону, противоположную той, куда двинулись они, и несколько раз оборачивался, дабы удостовериться, что они в самом деле уходят.
— Ваше высочество, — обратился к принцу д’Орильи. — Клянусь, эти люди замышляют недоброе. Время близится к полуночи. Мы здесь, как они говорят, в глухом квартале. Вернемся побыстрей во дворец, вернемся немедля.
— Нет, — сказал принц, останавливаясь, — напротив, воспользуемся их уходом.
— Ваше высочество, вы ошибаетесь. Они и не думают уходить: взгляните, они спрятались в том убежище, откуда выскочили на нас. Видите вон там, в этом закоулке на углу Турнельского дворца.
Франсуа всмотрелся в темноту: д’Орильи был совершенно прав — все пятеро снова укрылись в том же самом углу. Несомненно, появление принца расстроило их планы. И, может быть, они даже остались в этом пустынном месте с целью выследить принца и его спутника и убедиться, действительно ли те идут к еврею Манасесу.
— Итак, ваше высочество, какое решение вы приняли? — спросил д’Орильи. — Я заранее подчиняюсь любому приказу вашего высочества, но, по моему разумению, оставаться здесь было бы неосторожно.
— Проклятье! — с досадой сказал принц. — До чего же обидно прекращать игру!
— Я вас вполне понимаю, ваше высочество, но ведь партию можно и отложить. Я уже имел честь сообщить вашему высочеству все, что мне удалось разузнать. Дом снят на год, мы знаем, что апартаменты дамы — на втором этаже, мы достигли взаимного понимания со служанкой, у нас есть ключ от входной двери. С такими козырями на руках мы можем не спешить.
— Ты уверен, что дверь открылась?
— Совершенно уверен, к ней подошел третий ключ из тех, что я принес с собой.
— Кстати, а ты ее запер?
— Дверь?
— Да.
— Ну, конечно, ваше высочество.
Как бы искренне ни прозвучал ответ д’Орильи на вопрос его покровителя, мы все же должны сказать, что фаворит герцога далеко не был уверен в том, что запер дверь, хотя хорошо помнил, как открыл ее. Однако его убежденный тон не оставил герцогу и тени сомнения ни в том, ни в другом.
— И все же, — сказал принц, — я бы не прочь узнать…
— …что они там делают? Я вам могу сказать почти безошибочно. Они сидят в засаде и кого-то подстерегают. Уйдем отсюда. У вашего высочества немало врагов. Кто знает, что они могут вытворить?
— Ну ладно, уйдем, я согласен, но мы обязательно вернемся.
— Только не этой ночью. Пусть ваше высочество поймет мои страхи. Мне повсюду мерещатся засады и ловушки; я всего боюсь, и это вполне понятно: ведь я сопровождаю первого принца крови… наследника короны… а столько людей хотят, чтобы она вам не досталась.
Эти слова так подействовали на Франсуа, что он тотчас же решился отступить, но, уходя, не преминул отпустить крепкое словцо по адресу тех, кто осмелился встать на его пути, пообещав себе отплатить сторицей всем пятерым.
— Что же тут поделаешь? — сказал он. — Вернемся во дворец. Распроклятая свадьба уже кончилась, и Бюсси должен быть там. Ему-то, наверное, посчастливилось завязать добрую ссору, и он заколол или завтра утром заколет кого-нибудь из этих постельных миньонов. Такая мысль меня несколько утешает.
— Да будет так, ваше высочество, станем уповать на Бюсси. Что до меня, то я не желаю ничего лучшего. Я, как и вы, ваше высочество, полагаюсь в этом отношении на Бюсси.
И герцог со своим верным спутником отправились восвояси.
Они еще не свернули за угол улицы Жуи, как наши пятеро друзей заметили, что на углу улицы Тизон показался всадник, закутанный в длинный плащ. Копыта коня сухо и четко стучали по окаменевшей земле, и белое перо на шляпе всадника в густом ночном мраке посеребрил бледный луч луны, которому удалось прорваться сквозь сплошную пелену туч и плотный, насыщенный дыханием близкого снегопада воздух. Всадник туго натягивал поводья, и у коня, вынужденного идти шагом, бока были покрыты хлопьями пены, несмотря на холод.
— На этот раз он, — сказал Келюс.
— Нет, не он, — отозвался Можирон.
— Почему?
— Потому что этот один, а Бюсси мы оставили с Ливаро, д’Антрагэ и Рибейраком, они не позволили бы ему так рисковать.
— И все же это он, он, — сказал д’Эпернон. — Прислушайся, разве ты не распознаешь его звонкое “хм”, вглядись хорошенько: кто еще умеет так гордо закидывать голову? Он едет один.
— Тогда это ловушка, — сказал д’О.
— Ловушка или нет, — вмешался Шомберг, — в любом случае это он, а раз так, то за шпаги, господа, за шпаги!
И действительно, всадником был Бюсси, который безмятежно ехал по улице Сент-Антуан, неотступно следуя по пути, указанному Келюсом. Как мы знаем, Сен-Люк предостерег его, и, хотя слова хозяина дома заронили в душу молодого человека вполне понятную тревогу, все же, выйдя из дверей дворца Монморанси, он расстался со своими тремя друзьями. В этой беззаботности проявлялось присущее Бюсси удальство, которое так ценил в себе сам доблестный полковник. Он говорил: “Я дворянин, каких сотни, но в груди у меня сердце императора, и, когда я читаю в жизнеописаниях Плутарха о подвигах древних римлян, я не нахожу в античности ни одного героя, деяния которого я не мог бы повторить во всех подробностях”.
К тому же Бюсси подумал, что, может быть, Сен-Люк, никогда не принадлежавший к числу его друзей, проявил о нем заботу лишь потому, что сам попал в затруднительное положение. Скорее всего, его предупреждение было сделано с тайным намерением напугать Бюсси, вынудить его принять излишние меры предосторожности и выставить в смешном виде перед врагами, если и в самом деле найдутся такие смельчаки, которые отважатся его подкараулить. А для Бюсси показаться смешным было страшнее любой опасности. Даже у своих недругов он пользовался репутацией человека смелого до безрассудства и, стараясь поддерживать свою славу на тех вершинах, которых она достигла, шел на самые дерзостные выходки. Так же и в эту ночь, действуя по примеру героев Плутарха, он отослал домой трех товарищей — сильный эскорт, способный дать отпор целому эскадрону.
