Андрей Серба - Ой, зибралыся орлы...
— Каторга! — раздался голос запорожца-наблюдателя.
Полковник Сидловский поднял подзорную трубу, всмотрелся в указанном наблюдателем направлении. Там, где по курсу казачьей флотилии смыкались на горизонте море и небо, виднелся плохо различимый продолговатый предмет. Точнее, он мог быть плохо различимым для кого угодно, только не для него, семь лет проведшего гребцом-невольником на турецкой галере, или, как их называли запорожские и донские казаки, каторге.
Сидловский был простым сечевиком Тимошевского куреня, когда во время морского набега на анаталийское побережье был ранен и захвачен в плен. Часть пленных запорожцев была отправлена в Стамбул и там, на потеху толпе, раздавлена на площади слонами, другие закопаны живьем в землю, посажены на кол или, привязанные к галерам, разорваны на части. Тяжелораненые были брошены в чайку, облиты смолой и сожжены, а для Сидловского началось то, что вряд ли можно назвать жизнью.
Низкая скамья для гребцов, въевшиеся в тело цепи на ногах, торчащая из палубы подставка, на которую опиралось тяжелое весло, приводимое в движение еще четырьмя невольниками… Узкий проход посреди галеры, возвышающийся над скамьями и делящий их на левые и правые; постоянно прохаживающийся по проходу галерный пристав-надсмотрщик с кнутом в руке… Волны, перехлестывающие через палубу и бьющие гребцов по ногам, из одежды во всякую погоду и при плавании в любых морях — лишь полуистлевшие штаны… Еда и сон по сменам, на своих скамьях, без остановки хода галеры. Круглосуточная работа без отдыха и праздников, запрет переменить скамью или место на ней, наказание плетью за разговор и даже за прикосновение к соседу… Единственное поощрение для самых послушных и не внушающих опасения невольников — разрешение выполнять на берегу земляные и очистительные работы во время захода галеры в порт.
И так изо дня в день, месяц за месяцем, год за годом. До тех пор, пока их галера не была взята на абордаж верными побратимами запорожцев, донскими казаками, и Сидловский вновь не обрел долгожданную волю…
Продолговатый предмет вырастал в размерах, над ним появились белые облачка-паруса. Теперь и невооруженным глазом можно было узнать турецкую галеру-кадригу. За первой галерой показалась вторая, за ней — третья. Это были хорошо оснащенные и наиболее боеспособные в турецком гребном флоте галеры-закале, содержавшиеся за счет государственной казны. Они были лучше вооружены, а их экипажи более подготовлены по сравнению с галерами-беглер, которые содержались их капитанами na средства подчиненных Порте 14-ти приморских земель и городов — Алжира, Туниса, Ливии, Кипра, Гелиополя, Трабзона, Кафры и других. Именно на такой галере-закале провел гребцом-невольником семь лет теперешний полковник Сидловский. Поэтому он знал о ней очень и очень многое. Очень многое помнил о галерах бывший казак-невольник, но еще больше знал о них сегодняшний запорожский полковник Сидловский. Главное из его теперешних знаний — как побеждать галеры.
— Каторги! — донесся с кормы голос другого казака, ведущего наблюдение за открытым морем.
Действительно, еще три галеры приближались к запорожской флотилии со стороны моря, прижимая ее к суше. Итак, противник одновременно преградил путь чайкам вперед вдоль берега и отрезал их от морского простора. Оставалось одно из двух: плыть назад или с боем прорываться в нужном направлении. Вступать днем в сражение с галерами было равносильно самоубийству: мощные, дальнобойные турецкие пушки, ведущие огонь с палуб галер, лучше приспособленных для прицельной стрельбы, нежели пляшущие на волнах чайки, расстреляют казачьи суденышки прежде, чем они приблизятся к галерам на дистанцию огня своих мелких пушчонок. Поэтому выход один — отступать. Вернее, пока отступать.
— Назад! Быстрей! — скомандовал Сидловский. Приказ был выполнен молниеносно, примеру чайки полковника последовала вся запорожская флотилия. Под парусами и на веслах казаки несколько часов уходили вдоль берега от вражеских галер, а перед закатом солнца Сидловский велел сложить паруса и убрать мачты, в результате чего низко сидевшие в воде чайки стали незаметны для турецких наблюдателей. Учитывая направление ветра, казаки теперь маневрировали так, чтобы солнце было за их спиной и слепило глаза туркам. С наступлением сумерек запорожская флотилия уже сама направилась навстречу галерам и остановилась в миле от них.
Конечно, казаки могли бы дождаться полной темноты и прорваться мимо турецких кораблей, как они зачастую поступали в морских походах. Однако сейчас они плыли не в набег на чужое побережье, а шли по строго определенному маршруту, на котором могли еще не раз встретить посланные против них галеры. Ведь турки, зная о привычке запорожцев не удаляться далеко от берега, всегда учитывали это обстоятельство и в первую очередь контролировали именно прибрежные воды. Поэтому, оторвавшись от галер сегодняшней ночью, отряд Сидловского мог наткнуться на них завтра или послезавтра, равно как в любой иной день. Не желая постоянно находиться под угрозой нападения, полковник решил не уходить от погони, а как можно скорее покончить с преследователями.
Турки, тоже неплохо изучившие тактику запорожцев, разгадали их замысел. Оба вражеских отряда соединились и предприняли две попытки засветло атаковать казаков. Однако те были начеку и уклонялись от боя, выдерживая между собой и противником расстояние, превышающее дальность стрельбы турецких пушек. Но чем темнее становилось вокруг, тем ближе подплывали чайки к галерам. Будучи сами невидимы для турок, они ни на миг не выпускали из виду их огромные корабли. Около полуночи, когда на морс легла непроглядная тьма, прозвучала команда Сидловского.
— К бою, други!..
Сотник Получуб стащил рубаху, снял сапоги, положил на скамью шапку. Закатал до коленей шаровары, затянул потуже пояс, проверил оружие. Посмотрел на поручика Гришина, который рядом с ним подсыпал свежего пороха на полки пистолетов.
— Пойдешь с нами?
— Само собой.
— Тогда, чтоб не скользить по палубе, скидывай чоботы, — кивнул сотник на ботфорты поручика. — Да и одежонку не грех сменить, поскольку в твоей не только саблей махать не сподручно, но и дышать толком нельзя. Бери мои запасные шаровары и рубаху.
Поручик набрал полную грудь воздуха, повел в стороны плечами, пару раз резко присел. На самом деле, узкий камзол давил под мышками, штаны в обтяжку не позволяли широко развести ноги. А ведь притерпелся к форме, свыкся с ее неудобством. И даже посмеивался порой над рекрутами, которые поначалу чувствовали себя в армейской форме на прусский манер как спеленутый младенец. Не зря в наставлении по обучению новобранцев говорилось, что первые три месяца их «ничему не учить, как стоять и прямо ходить. Потом начать одевать мало-помалу из недели в неделю, дабы не вдруг его связать и обеспокоить».
