Гэри Дженнингс - Путешественник
Мерчерия[14] — самая широкая, прямая и длинная улица в Венеции. Правильнее будет сказать, что это единственная венецианская улица, которую можно назвать широкой, прямой или длинной. По обе стороны ее во времена моего детства располагались открытые магазинчики, между ними находились длинные ряды лотков и тележек. Там продавалось все — от галантереи и до песочных часов; немало здесь также имелось и всякого рода бакалеи — как продуктов повседневного употребления, так и лакомств.
Схема действия была проста. Предположим, мы замечали на тележке мясника поднос с нарезкой копченой телятины, один лишь вид которой заставлял детские рты наполняться слюной. Мальчик по имени Даниэль считался у нас самым быстрым бегуном. Именно он прокладывал себе дорогу к тележке, хватал столько нарезки, сколько мог удержать, и убегал, почти сбивая с ног маленькую девочку, которая стояла у него на пути. Даниэль, казалось, совершенно глупым образом продолжал свое бегство по широкой прямой Мерчерии, где его можно было отлично разглядеть и легко догнать. Помощник мясника или пара завсегдатаев лавочки бросались за ним, выкрикивая: «Alto!»[15], «Salva!»[16] и «Al ladro!»[17].
Девочка, с которой он сталкивался, была наша Дорис, и в это короткое мгновение Даниэль незаметно совал ей украденную телятину. Дорис, так и не замеченная в суете, быстро исчезала в одной из узких боковых улочек. А Даниэль тем временем бежал вперед, и его вот-вот должны были схватить. Преследователи были уже совсем рядом, да и другие прохожие накидывались на воришку, и все кричали, призывая sbiro. Sbiri — это венецианские полицейские, смахивающие на обезьян. Один из них, заслышав крики, немедленно кидался в толпу и перехватывал вора. Однако рядом обязательно оказывался я, в таких случаях я всегда был неподалеку. Даниэль прекращал свое бегство, а я начинал. Казалось, что я спешил скрыться, но на самом деле я умышленно направлялся прямо в обезьяньи руки sbiro.
Хорошенько надрав воришке уши, меня узнавали, поскольку нам с Даниэлем всегда удавалось произвести подмену. Sbiro и рассерженные горожане тащили меня к моему дому, который находился неподалеку от Мерчерии. Они принимались колотить в дверь, которую открывал несчастный мажордом Аттилио. Он выслушивал многочисленные выкрики, обвинения и суждения в мой адрес, а затем оставлял отпечаток своего большого пальца на paghero — бумаге, в которой содержалось обещание возместить ущерб; таким образом, платить мяснику приходилось Торговому дому Поло. Sbiro читал мне нотацию, хорошенько встряхивал напоследок, а затем выпускал из рук мой ворот и отбывал вместе с толпой.
Мне не было нужды вмешиваться каждый раз, когда портовые ребятишки что-нибудь крали; более того, обычно кража бывала так ловко обставлена, что и тот, кто хватал добычу, и тот, кому потом передавали украденное, благополучно убегали. Тем не менее sbiri меня притаскивали домой столько раз, что я даже сбился со счета. У maistro Аттилио просто не могло не сложиться мнения, что тетушка Зулия воспитала в семействе Поло первую за все время паршивую овцу.
Казалось бы весьма логичным предположить, что портовые ребята будут не слишком довольны тем, что «богатый мальчик» участвует в их проделках, и возмутятся его «снисходительными» подарками. Ничего подобного! Popolazo могут восхищаться или завидовать lustrissimi, они могут даже их оскорблять. Однако настоящими их врагами и конкурентами считаются другие ребята-бедняки: ведь вовсе не с богатыми дерутся они за выброшенную рыбу на городском рынке. Поскольку я всегда старался им по возможности что-нибудь подарить и ничего не брал у них, портовые ребятишки легко мирились с моим присутствием и относились ко мне гораздо лучше, чем если бы я был таким же, как и они, голодным нищим.
Глава 3
Только для того, чтобы время от времени напомнить себе, что я все же не popolazo, я изредка забегал в здание Торгового дома Поло — насладиться ароматами, усердным трудом и вообще всей обстановкой, свидетельствующей о процветании. Во время одного из таких визитов я обнаружил на столе у Исидоро предмет, похожий на брикет кирпича, но более насыщенного красного цвета. Он был легким, мягким и чуть влажным на ощупь. Я спросил у Исидоро, что это такое.
— Бог мой! — воскликнул он, а затем удивленно потряс своей седой головой и сказал: — Неужели ты не узнал саму основу благополучия твоей семьи? Оно построено из таких вот брикетов шафрана.
— О, — произнес я, с уважением поглядывая на кирпич. — А что такое шафран?
— Mefè! Разве всю свою жизнь ты не ел его, не носил на себе и не наслаждался его ароматом? Шафран — это то, что придает пище вкус и делает желтым рис, polenta[18] и макароны. Он окрашивает в уникальный желтый цвет ткань и придает женским помадам и бальзамам восхитительный аромат. Mèdego[19] тоже использует его при составлении своих лекарств, но каким образом, я не знаю.
— О, — снова произнес я. Моего уважения слегка поубавилось, когда я услышал о таком повседневном использовании шафрана. — Это всё?
— Всё! — выпалил Исидоро. — Послушай меня, marcolfo. История шафрана гораздо древнее истории самой Венеции. Задолго до возникновения нашего славного города греки и римляне добавляли шафран в свои ванны, дабы сделать воду ароматной. Они устилали им пол, чтобы освежать воздух в комнатах. А во время въезда императора Нерона в Рим улицы города устилали соломой, которая испускала аромат шафрана.
— Хм, — сказал я, — но если он всегда был столь распространенным и общедоступным…
— Таким он стал спустя время, — возразил Исидоро. — В те дни, когда появилось много дешевых рабов. И да будет тебе известно, шафран до сих пор считается редким и чрезвычайно ценным товаром. Тот брикет, который ты здесь видишь, сравним по стоимости со слитком золота такого же веса.
— Да неужели? — спросил я: услышанное меня не убедило. — Но почему?
— Да потому, что этот брикет создан благодаря труду множества рук на неизмеримых землях из бесчисленного количества цветов.
— Цветов! — протянул я презрительно.
Maistro Доро вздохнул и терпеливо продолжил:
— Есть один пурпурный цветок, который называется крокус. Когда он распускается, то из бутона появляются на свет три нежные тычинки красно-оранжевого цвета. Человеческие руки осторожно отделяют их. Когда миллионы этих неощутимых тычинок собраны, их высушивают и получают рыхлый шафран, который называют сеном. Это и есть то, что называют «выжимкой». Ее спрессовывают, чтобы получить брикет шафрана, подобный этому. Пахотную землю отдают только под эти посадки, крокусы же цветут лишь один раз в году. Сезон их цветения очень короткий, таким образом, большое количество сборщиков должно работать одновременно и с превеликим старанием. Я не знаю, как много участков земли и рук требуется для того, чтобы получить один такой брикет шафрана в год, но ты понял теперь, почему он стоит так дорого.
