Гэри Дженнингс - Путешественник
С тех пор я побывал во многих прибрежных городах, но не встретил ни одного, который, подобно моей родной Венеции, был бы частью моря. Море не только дает нам средства к существованию, как это происходит в Генуе, или Константинополе, или в Шербуре, откуда родом вымышленный Боудин, — в Венеции море неразрывно связано со всей жизнью горожан. Оно омывает берега каждого острова или островка, которые составляют Венецию, заполняет городские каналы, а иногда, если сильный ветер совпадает с приливом, плещется и на ступенях базилики Сан Марко, и гондольер может провести свою лодку под арками портала.
Из всех портовых городов одна лишь Венеция объявила море своей невестой и ежегодно, пышно разодетая, торжественно подтверждала обручение в присутствии священника. Кстати, эту церемонию я наблюдал в прошлый четверг. Как раз отмечали Вознесение, и я стал одним из почетных гостей на борту инкрустированной золотом гондолы нашего дожа Джованни Соранцо. Его восхитительная busino d’oro[13], на которой имелось целых сорок гребцов, была одним из судов большой флотилии кораблей. На них толпилось множество моряков и рыбаков, священников, менестрелей и lustrissimi (знатных) граждан, когда процессия двинулась из лагуны. Рядом с Лидо, островом, который расположен дальше всех остальных в море, дож Соранцо провозгласил стародавнюю формулу: «Ti sposiamo, o mare nostro, in cigno di vero e perpetuo dominio» («Мы обручаемся с тобой, о наше море, так прими же от нас в знак верности и вечного господства») и бросил в воду золотое обручальное кольцо, в то время как священники читали нашему перевозимому по воде собранию молитвы о том, чтобы море в следующие двенадцать месяцев было щедрым и смиренным, как настоящая невеста. Если, как утверждают, подобная церемония действительно проводится в день праздника Вознесения аж с 1000 года, то на морском дне неподалеку от пляжей Лидо лежит более трехсот золотых колец.
Море не просто окружает и заполняет Венецию, оно в каждом венецианце: оно делает солеными пот его натруженных рук, слезы смеха и отчаяния в его глазах и даже его речь. Нигде более на земле не встречал я людей, которые бы при встрече приветствовали друг друга радостным криком: «Che bon vento?», то есть «Каким ветром?»; для венецианца же это означает: «Каким добрым ветром принесло тебя через море в благословенную Венецию?»
Приветствия же Убалдо Тагиабу и его сестры Дорис, а также остальных обитателей доков были еще более краткими, но и в них также имелась соль. Они говорили просто: «Sana capàna». Это было нечто вроде салюта: «Здоровья всей честной компании», причем подразумевалась подходящая компания для портовых ребятишек. Потом, когда мы познакомились поближе и они стали приветствовать меня этой фразой, я почувствовал, что меня признали, и очень гордился.
Эти дети жили подобно стае крыс — они обитали в доках, в заброшенном корпусе баржи, отбуксированной в самую грязную часть города, обращенную к Мертвой лагуне. Она называется так потому, что посреди нее, на островке Сан-Мишель, расположено небольшое кладбище. Я говорю, что они там жили, но в действительности дети только спали в этом темном и холодном корпусе, потому что им приходилось целыми часами напролет рыться в отбросах, чтобы добыть себе немного еды и одежды. Они питались практически одной рыбой, потому что когда им не удавалось украсть ничего другого, ребятишки всегда могли добраться до рыбного рынка, где в конце дня по венецианским законам, чтобы помешать продаже тухлой рыбы, торговцы были вынуждены выкидывать все, что не успели распродать. Там всегда в это время толпились бедняки, так что разгорались настоящие баталии, хотя торговцы очень редко выбрасывали какую-нибудь действительно вкусную рыбу.
Я старался приносить своим новым друзьям хоть немного еды, которую мне удавалось утащить дома со стола или украсть на кухне. Таким образом, это пополняло рацион детей овощами (когда мне удавалось утащить что-нибудь вроде равиоли из капусты или варенья из репы), яйцами и сыром, иногда я приносил им maccherone (макароны) или даже кусок хорошего мяса, а как-то мне посчастливилось стащить mortadella (вареную колбасу) и свиной студень. Однажды я принес провиант, который показался моим друзьям самым восхитительным. Я всегда думал, что в канун Рождества Папа Баба (так называют у нас Деда Мороза) приносит всем детям в Венеции традиционное для этого времени года угощение — torta di lasagna (сладкую лазанью). Но когда однажды на Рождество я принес порцию этого лакомства Убалдо и Дорис, их глаза от изумления широко открылись. Оба долго потом издавали восхищенные возгласы, наслаждаясь каждой изюминкой, каждым орешком и каждым апельсиновым марципаном, которые они находили в тесте.
Также я по возможности приносил им одежду — ту, из которой я вырос или которая уже считалась слишком поношенной. Девочкам я отдавал платья, которые принадлежали моей матери. Разумеется, они не подходили им по размеру, но дети не обращали на это внимания. Дорис и три или четыре другие девочки гордо прохаживались в шалях и платьях, которые были настолько велики им, что они наступали на волочащиеся концы и подолы. Я даже прихватил смену одежды для себя — старые туники и чулки, такие ветхие, что тетушка Зулия собиралась отправить их в мусорный ящик. Прежде чем уйти из дома, я вытаскивал из ящика наряд поприличней и оставлял тот, который носил на барже. Одетый в лохмотья, я внешне ничем не отличался от любого другого портового мальчишки, а когда наступало время, снова переодевался и отправлялся домой.
Вы, возможно, удивляетесь, отчего я не давал своим друзьям вместо скудных подарков денег. Однако не забывайте, что я был таким же сиротой, как любой из них, и находился под жестким надзором, будучи слишком молодым, чтобы получать что-либо из сундуков семейства Поло. Деньги на ведение хозяйства скупо выдавались из кассы Торгового дома Исидором Приули. Когда Зулии, мажордому или кому-нибудь из слуг приходилось покупать провиант или еще что-нибудь для Дома Поло, они отправлялись на рынок в сопровождении специального пажа, которого присылал Исидоро. Этот паж нес покупки и подсчитывал дукаты или сольди, отдельно записывая каждую покупку и сколько денег на нее потрачено. Если было что-нибудь, в чем я сам нуждался или просто хотел получить (и если я мог как следует обосновать необходимость приобретения этой вещи), то это покупали для меня. Если я делал долги, их за меня выплачивали. Однако все мои карманные деньги сводились лишь к нескольким медным bagatini.
Но в конце концов мне все-таки удалось улучшить существование портовых ребятишек, расширив и усовершенствовав возможности воровства. Они все время что-нибудь крали у торговцев и барышников, почти таких же нищих, располагавшихся по соседству. Другими словами, ребятишки воровали у мелких торговцев, которые были не намного богаче их самих и чьи товары едва ли представляли интерес для настоящих воров. Я же повел детей к себе домой, в населенный состоятельными людьми confino, где на продажу были выставлены товары гораздо лучшего качества. Там же мы измыслили и новый метод кражи, лучший, чем простое «хватай и беги».
