Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова
– Человек – не Мать-зверь, ему нельзя так долго лежать на земле.
В ноздри мне ударил острый звериный дух. Ийе кыыл оказался совсем рядом: дедушка возлежал на огромном, возвышающемся над остальными, валуне, держа, как говорится, нос по ветру. Огромные ноздри его трепетали. Своим видом он напоминал шкипера огромного парусника, такого, как в романе Жюля Верна. Ийе кыыл прокладывал нам кратчайший и наиболее лёгкий путь в каменных лабиринтах курумника. Путь к излучине реки. Путь к алмазной россыпи. Я показал ему две мои драгоценные крупинки на раскрытой ладони.
– Да, ты действительно нашёл алмазы. Но это так – ерунда, мелочь, – услышал я. – Надо искать в реке. Она там!
Дедушка поднялся и пошёл. Огромное его тело двигалось легко и бесшумно. Прыгая с камня на камень, он ни разу не промахнулся, не оступился, не потерял равновесие. Совсем иное дело я. Первое время я считал свои падения, но, досчитав до пятидесяти, остановился и снова лёг между камней.
Две свои драгоценные песчинки я ухитрился сохранить во рту между десной и щекой. И вот, устроившись на отдых между огромных валунов курумника, я достал их и снова принялся разглядывать, сравнивать с картинками из учебника по минералогии. От этого занятия меня снова потянуло в сон, и я отгонял мысли о Мать-звере, который, наверное, уже ушёл слишком далеко, так далеко, что мне, двуногому, не догнать. Я снова слышал гул двигателя и свист лопастей винтокрылой машины. Обо мне беспокоились. Меня искали. Однако все заботы амакинцев разбивались о моё безразличие. Обхватив себя руками, сжавшись в комок, я лежал в позе эмбриона, совершенно незаметный среди валунов. Туча гнуса висела надо мной, но я спрятал кисти рук под мышки. Насекомые облепили сетку накомарника так плотно, что я не видел дневного света. Их гнусное гудение раздражало, но слабость оказалась сильней. Я не двигался с места.
Вертолёт долго барражировал над курумником, а я досадовал на него, потому что гул и свист мешали мне толком уснуть. Из болезненного полузабытья меня вырвал знакомый уже голос, звучавший, словно издалека:
– Ну где же ты, Бастын’тан бастын’ булчут? Подарил мечту обычной человеческой хвори? Поднимайся!
– Да пошёл ты! – грубо отозвался я.
– А как же мечта? Алмаз? А как же твои страхи и твоя гордость?
Я молчал, всерьёз надеясь, что Мать-зверь отступится и оставит меня в покое.
– А как же совесть, мать и сёстры? Ты решил умереть и их горе ничего для тебя не значит? Выходит, ты предатель?
Я молчал. Если б Мать-зверь знал меня так же хорошо, как Маричка Лотис и её дочери, то, верно, уж не стал бы уговаривать. Меня не уговорить. Если уж я что-то решил, то так тому и быть. Даже ремень со звездатой пряжкой в таком случае не рецепт. Даже угроза ссылки.
– В таком случае мне придётся тебя сожрать. Лёжа так, между камней ты скоро помрёшь, а живого человека жрать приятней, чем падаль, поэтому я возвращаюсь к тебе, но совсем уже с другими намерениями.
Ого! Ийе кыыл перешёл к угрозам! Страх поднял меня на ослабевшие ноги. Оказалось, что, пролежав долго без воды и пищи, между камней, я не утратил остроты восприятия. Солнечный свет делал краски предосенней природы особенно яркими. Усиливающийся ветер разгонял тучи гнуса. Откуда-то тянуло дымком. Я испугался: стать заложником лесного пожара, задохнуться в дыму, погибнуть в огне – нет участи печальней. Надеясь обнаружить источник дыма, я взобрался на тот самый валун, где недавно возлежал Ийе кыыл.
Подо мной по пологому склону сопки топорщились валуны курумника. За ним тонкой полоской серебрилась река. Нет, это не пожар. Кто-то развёл костёр на речной излучине. По воде от моей палатки до этого костерка возможно добраться за час, мы же потратили на дорогу… Стоп! Сколько же времени мы провели в пути? Я уставился на старый хронометр, захваченный мною среди прочих вещей в камералке. Я знал, на обороте корпуса часов изящной вязью выгравирована дарственная надпись от командира такой-то эскадрильи лейтенанту Михаилу Богатых. Бог всю войну провёл в небе, сбрасывая бомбы на вражеские объекты. Дважды был сбит, чудом не погиб, и нынче, скорее всего, он лично пилотирует поисковый вертолёт.
Что такое совесть? Энергетический напиток или горький яд, разливающийся по жилам, отравляющий каждую клетку? Вместе с наградным хронометром в жестяном ящике Бог хранил свои боевые ордена. Их я не взял. На что они пацану? Сбрасывая бомбы, Бог, скорее всего, не думал о смерти, и мне не хотелось думать о ней. Но, если я хочу жить дальше, надо же как-то оправдать и воровство, и небрежение к заботам ближних.
Так я решил отозваться на зов Мать-зверя и двинулся в сторону реки, ориентируясь, как животное, по запаху.
Я снова карабкался и падал, теряя последние силы. Меня снова мучила жажда и терзал озноб. Но муки совести и мечты об алмазе оказались сильнее страха и недомоганий. Моя ничтожная находка – два крохотных камушка, достоинства которых я без посторонней помощи не смог бы определить, не оправдают совершенных мною поступков. Таким образом, пути назад не было, и я шёл вперед.
Примерно через час, неся за щекой два крошечных алмаза, я снова вышел к реке.
* * *
Мать-зверь стоял по брюхо в воде. Он плескался и резвился, словно наново обрёл молодость. В воздух взлетали мириады брызг. Огромное тело зверя исчезало в их бриллиантовом сиянии. Мощными передними лапами он рыл дно речки. Галька летела в разные стороны вместе с бриллиантовыми брызгами. Потный, обессиленный от долгого бега, я завороженно наблюдал за ним. Мне доводилось слышать о повадках медведей. Знал я и о том, что они отличные рыболовы. Вот и теперь я ожидал увидеть в зубах у зверя трепещущее, покрытое серебристой чешуёй тело, но из-под лап зверя с грохотом вылетала только разнокалиберная галька.
Чудесным образом супруги Поводырёвы также оказались здесь. Просто и незатейливо занимались своим обычным делом: жгли на берегу костёр, собрав в кучу высохший плавник. Аграфена посмотрела на меня
