Кирилл Кириллов - Земля ягуара
Но здесь все было залито кровью и стояло такое зловоние, что конкистадоры, не помня себя, выскочили на воздух. Ромка с разбегу налетел на колоссальный барабан, обтянутый кожей исполинской змеи. Удар породил в инструменте глубокий звук, перетряхнувший все внутренности и чуть не раздавивший барабанные перепонки. Кортес оступился и попал ногой в груду больших и малых труб, жертвенных ножей из камня, жаровен с множеством обгорелых, сморщенных сердец. Все это заскрипело, посыпалось, загрохотало. Кровь была повсюду!
Мотекусома подошел и остановился в нескольких локтях от растерянных конкистадоров.
– Ну что, дорогие гости, вы убедились в могуществе и величии местных богов и людей? – спросил он на чистом испанском.
Конкистадоры вздрогнули. Кортес пригляделся повнимательнее. Этот голос показался ему знакомым. Ромка просто хлопал глазами, не понимая, как относиться к происходящему.
Повелитель народа Мешико спокойно наблюдал, как вытягиваются лица испанцев, насмешливо поблескивая глазами из-под перьев, свисающих на лицо.
– Ты… Вы говорите по-испански? – ошеломленно спросил Кортес.
– Не хуже вас, мой дорогой Эрнан, а то и лучше, – усмехнулся Мотекусома и снял с головы убор.
Ему было лет под сорок. Худощавое открытое лицо, выразительные глаза и светлую кожу оттенял короткий ежик черных волос с двумя длинными прядями над ушами, почти сливавшимися с аккуратно подстриженной бородкой.
– Не узнаете? – улыбнулся великий правитель.
– Сеньор Вилья, – неуверенно пробормотал Кортес, щуря глаза. – Это вы?
– Я, мой дорогой друг. Вы удивлены?
– Признаться, очень, – промямлил капитан-генерал.
– А кто этот молодой человек? Представьте же мне вашего спутника, а то сам он слова не может вымолвить.
Глава восемнадцатая
Ромка стоял напротив высокого человека в забрызганном кровью балахоне и не мог поверить в то, что это его отец, тот самый добрый и сильный гигант, который охранял его от любой опасности в детских снах. Тот самый, кто должен был спасти маму и отвезти их в белый дом на берегу теплого моря. Тот самый!..
– Сынок, – с трудом разлепил враз побелевшие губы Мотекусома.
Он шагнул вперед и облапил сына, царапнув по нагруднику многочисленными бусами и обдав запахом жирного дыма и прелой крови.
– Отец!.. – ответил Ромка и неловко свел руки за спиной мужчины, обнимавшего его.
Несколько секунд они стояли как два деревянных истукана, не решаясь ни покрепче прижать друг друга, ни отпустить.
Мозг Ромки отказывался верить в происходящее. Сердце молотом ударяло в изнанку кирасы, отлетало куда-то в горло и, стремительно падая обратно, с каждым скачком проникалось родственным теплом к этому человеку. По воротнику его куртки скатилась горячая капля и защекотала шею. Просто пот или слеза? Неужели? Ромка чуть отстранился и вгляделся в лицо отца. Оно было спокойно и непроницаемо, но в уголке одного глаза скапливалась предательская влага.
– Отец?! – воскликнул Ромка, пораженный в самое сердце, и уже крепко, от души обнял дона Вилью-старшего, единственного на континенте родного человека.
– Э… Господа! – прокашлялся Кортес, уже пришедший в себя и приведший в порядок одежду. – Не хочется прерывать вашу идиллию, но я думаю, нам надо серьезно поговорить.
Ромка и Мотекусома одновременно повернули головы, уставились на Кортеса так, будто только сейчас вспомнили о его присутствии, и устыдились проявления чувств. Отец отпрянул, и оба замерли, исподлобья глядя друг на друга.
Ромка сотни раз представлял себе, как произойдет их встреча, что он скажет, что спросит, что ему ответит папа. И вот теперь, когда это произошло, в его голове звенела пустота, как в том барабане, на который он давеча налетел.
Кортес со странной ухмылкой оглядел мужчин, замерших перед ним.
– Господа, я понимаю, что очень смущаю вас и препятствую изъявлению родственных чувств, но нам надо решить кое-какие вопросы.
– Какие вопросы вы хотели бы решить? – глухо, как сквозь вату, спросил Вилья-старший.
– Давайте сначала присядем.
Кортес направился к широкой невысокой лавке, поставленной у стены одной из башенок, и уселся, закинув ногу на ногу. Мотекусома, или, скорее, Лже-Мотекусома, присел рядом. Ромка подошел и остался на ногах, с сомнением разглядывая длинные глубокие царапины на сиденье.
Они помолчали. Никто не мог сообразить, с чего начать разговор.
– Сеньор Вилья, – с трудом подбирая слова, проговорил Кортес. – Может, вы для начала расскажете, как сюда попали и каким образом заняли место верховного правителя Мешико?
– Это совсем простая история, – с радостью прервал молчание Лже-Мотекусома. – Если помните, я отправился на материк на небольшой бригантине с командой в восемь матросов и десяток солдат.
– Самоубийственный поход, – вставил Кортес.
– Именно на это и рассчитывал губернатор Кубы, а друзья, которые поддерживали мое выдвижение на его место, почему-то мне не помогли. – Он многозначительно взглянул на Кортеса. – Первоначально мы планировали пристать в устье реки Табаско, но шторм отнес нас значительно севернее и выбросил на рифы. До берега мы добрались вплавь, потом сняли с корабля все, что не подмокло и не разбилось во время шторма, собрались на совет и решили по берегу дойти до обитаемых мест, где дожидаться новой экспедиции. На второй день пути мы наткнулись на дикое племя, которое без разговоров бросилось на нас. Мы убили многих, но силы были неравны. В живых остался только я, смог убежать и около двух недель скитался по лесу. Оборванный и обессиленный, я наконец добрался до какой-то тотонакской деревни, где был вероломно схвачен и препровожден в Семпоалу.
Ромка вспомнил, как зарделись уши толстого касика, когда тот врал, как оказалось, о белом человеке, ушедшем в сторону столицы Мешико.
– Там меня заперли в клетку, чтоб наутро принести в жертву какому-то их идолу. Но индейцы как дети. Поразительная жестокость парадоксальным образом сочетается в них с наивностью. Они даже не выставили караул. Утром я уже выходил через открытые городские ворота, наряженный в женское одеяние, спрятав лицо под накидкой. Дожидаться испанского корабля можно было года полтора, поэтому я ни секунды не сожалею о том, что решил посетить столицу Мешико.
– Но как же внешность и язык? – воскликнул Ромка.
– Это не так трудно, сынок. – Лже-Мотекусома поднял на него глаза. – Огромная империя объединяет многочисленные народы. Достаточно хорошо загореть и носить местную одежду, чтобы сойти за жителя каких-нибудь отдаленных северных земель. За время общения с местными племенами я успел выучить полсотни тотонакских слов, которых вполне хватало, чтобы объясниться с местными жителями. Если они отказывались меня понимать, то я переходил на испанский, чуть смягчая согласные на местный манер. Они думали, что это какой-то местный диалект, поэтому проблем не было. Ну, кроме одного раза. Меня поймали, но на той клетке замки оказались даже проще, чем в Семпоале, – улыбнулся сеньор Вилья. – Путешествуя от деревни к деревне, я добрался до Чоулы. Там меня снова схватили, но бежать я не стал. До поры. Главный мешикский наместник оказался проницательным человеком и разглядел, что я не похож на других индейцев. Меня арестовали, если это можно так назвать, и сообщили, что отвезут в Мешико, чтобы принести в жертву в самом главном храме. До столицы я доехал с относительным комфортом, в персональной клетке и с неплохой едой. Путь длился дней пять. За это время я узнал полсотни новых слов и научился сносно строить предложения. Под конец пути я мог перекинуться с охранниками парой фраз. В мои намерения входило сбежать до того, как мы проедем городские ворота, но не получилось. То ли мешики что-то заподозрили, то ли они просто менее наивны, чем другие народы. Меня караулили всю ночь. На рассвете я въехал в столицу, созерцая ее великолепие сквозь толстые деревянные прутья. Конечным пунктом стал королевский дворец Мотекусомы. Меня извлекли из клетки, помыли, накормили и препроводили к правителю. Не знаю, кто и каким образом определил, что я не индеец, но он приветствовал меня как чужеземца, пришедшего с востока, и сына бога. На протяжении месяца меня держали в маленьком домике недалеко от дворца, неусыпно охраняли и каждый день приводили на беседы к правителю.
