Александр Дюма - Блэк
В другом конце галереи находился двор с конюшнями и каретным сараем, еще дальше сад, выходивший на Елисейские Поля.
При входе в галерею, справа располагалось помещение привратника, а слева, закрытый витражом из цветного стекла, вестибюль помпезной лестницы, ведущей в апартаменты: ее ступени покрывал пушистый ковер.
Шевалье де ля Гравери вышел из фиакра и, остановившись перед привратницкой, спросил:
— Я могу видеть господина д'Эльбэна?
— Сударь желает говорить с отцом или сыном?
— С сыном.
Привратник трижды позвонил в колокольчик. По лестнице спустился выездной лакей и, открыв стеклянную дверь, вышел в галерею.
— К господину барону.
Лакей показал де ля Гравери дорогу и ввел его в комфортабельные изысканные покои на первом этаже, распахнув перед ним дверь гостиной.
Там он попросил шевалье подождать несколько минут, пока он предупредит своего хозяина.
Шевалье, как человек, не тратящий времени даром, стал отогревать ноги, которые сильно замерзли во время поездки в фиакре; расположившись около огня, вытянув ноги и положив их на подставку у камина, он осмотрелся вокруг.
Господина де ля Гравери, получившего светское воспитание, не могла поразить роскошная обстановка комнаты, в которой он находился, хотя утонченность этой роскоши, тяготеющая главным образом к тому, чтобы создать максимальный уют и комфорт, была совсем внове для человека этой эпохи; но вот, что его поразило, что приковало его взгляд, что показалось ему странным — это выбор книг, загромождавших стол, стоявший неподалеку от него; книг, которые, как показалось ему, мало соответствовали характеру Гратьена, беззаботность и легкомыслие которого он сумел оценить пусть во время краткого, но серьезного разговора.
Во всех этих книгах говорилось либо о политической экономии, либо о высшей философии, либо об общественных науках.
Они не были здесь простым украшением.
Все они были истрепаны, и судя по всему, пользовались ежедневно. На полях некоторых из них де ля Гравери заметил и прочитал пометки, показавшиеся ему слишком глубокомысленными, чтобы выдавать их за мысли молодого офицера.
— Этот чертов слуга, должно быть, ошибся, — ворчал де ля Гравери, — и вместо того, чтобы проводить в комнату сына, провел меня в покои отца. Следует ли воспользоваться случаем и поведать ему, как обстоит дело? Это опасно; ведь в конце концов я могу ничего не сделать для Терезы. У Терезы нет имени, и если мой брат будет упорствовать, то мне будет затруднительно выделить состояние несчастной девушке; поэтому, рассказав все отцу, я, возможно, приумножу трудности, с которыми уже столкнулся.
Шевалье предавался подобным размышлениям, когда портьера приподнялась, и в комнату вошел молодой человек; он направился к шевалье, но тот не слышал его шагов, шум которых заглушал толстый пушистый ковер.
— Вы желали говорить со мной, сударь? — спросил юноша.
Де ля Гравери торопливо поднялся с кресла. Правда, он сделал это скорее от неожиданности, чем из любезности.
В самом деле, перед его глазами стоял Гратьен д'Эльбэн собственной персоной. Это было его лицо, его фигура, его осанка, его внешность, звук его голоса; и все же в лице вошедшего было нечто, чего шевалье — это он помнил твердо, — не видел на лице офицера в прошлый раз, и что его тут же поразило.
Этим нечто была пара черных бакенбард, обрамлявших лицо молодого человека, вся остальная часть которого была чисто выбрита.
Конечно, усы и борода могли исчезнуть со вчерашнего дня, но вот бакенбарды за ночь отрасти не могли.
— Однако я имею честь говорить с господином Гратьеном д'Эльбэном? — спросил шевалье, растерянный и смущенный.
Шевалье, как известно, легко поддавался беспокойству.
Молодой человек улыбнулся; это «однако» все ему объяснило.
— Нет, сударь, — ответил он, — меня зовут Анри д'Эльбэн; мой брат, Гратьен отсутствует: он отразился пообедать со своими товарищами по гарнизону. Но, если я могу ему что-нибудь передать от вашего имени, то можете мною располагать, сударь.
— Анри! а! вы Анри д'Эльбэн! — закричал шевалье, охваченный весьма заметным волнением; ведь перед его глазами стоял человек, которого Тереза так любила, тот единственный, которого она когда-либо любила, и он теперь понимал, как легко молодая девушка могла стать жертвой этого непостижимого, этого невероятного сходства.
— Да, сударь, — ответил молодой человек, улыбаясь, — Гратьен без сомнения говорил вам обо мне, но несмотря на все, что он вам рассказывал, вы удивлены нашим сходством. Мы похожи друг на друга, как две капли воды: мы близнецы.
— Я понимаю, — сказал шевалье. — Извините мне мое беспокойство… Это сходство, про которое я совсем забыл, хотя мне о нем и говорили, пробудило во мне воспоминание об одном приключении, которое оставило настолько сильный след в моей жизни, что, как только я вспоминаю о нем, меня тут же охватывает сильнейшее волнение.
— В самом деле, сударь, вы весь дрожите. Прошу вас, сядьте и не вставайте больше.
Анри взял еще одно кресло и поставил его по другую сторону камина.
— Через несколько минут вы расскажете мне, — продолжал он, — что привело вас сюда.
— Для этого нет нужды ждать. Послушайте, сударь, раз я не застал вашего брата, — решительно произнес шевалье, почувствовав, что выражение участливого внимания и доброты на лице юноши придает ему смелости, — то хотел бы рассказать вам мою историю. Я несчастный одинокий старик, у которого нет ни родных, ни друзей. — Шевалье остановился, так как у Анри был вид гораздо более серьезный и задумчивый, чем это обычно бывает у людей его возраста.
— Я страдал, сударь, — перебил его Анри и подобие усмешки промелькнуло на лице. — Мое сердце полно горечи, и она не щадит своих избранников.
— Ну, что вы, сударь, — продолжал шевалье, — вы так еще молоды. Вы не могли бы дать мне один совет. Ведь в моем возрасте ум становится ленивым, а воля не торопится принять какое-либо решение и сделать выбор; впрочем, я должен признаться, что я всегда отличался крайней нерешительностью.
— Говорите, сударь, — ответил молодой человек, — и хотя я не думаю, что мое мнение окажется вам хоть в чем-то полезным, поверьте, что моя симпатия целиком принадлежит вам, и это будет не моя вина, если вы не сможете ею воспользоваться.
Какое-то мгновение шевалье собирался с мыслями, а затем, глядя прямо в глаза своему собеседнику, продолжил.
— Что бы вы сказали о человеке, сударь, о человеке, который, злоупотребив сходством, столь же удивительным, как то, что существует между вами и вашим братом, переодевшись и воспользовавшись темнотой или другим обстоятельством, обманул бы несчастную молодую девушку и; выдавая себя за ее возлюбленного, воспользовался бы ее ошибкой, чтобы обесчестить ее, а затем оставил бы одну предаваться своему отчаянию?
