Александр Дюма - Блэк
Подобное излишество было не в его привычках.
Поэтому он покинул ресторан весьма разгоряченным и возобновил свою прогулку по бульвару, держа поводок, на другом конце которого был Блэк, поводок, который он для большей верности намотал на кулак.
Шевалье был сильно не в духе. Он кое-как перенес неудобства бессонной ночи, к которым добавился разговор с братом, заставивший его пережить самые разнообразные эмоции; плохая постель, в которой он пытался отдохнуть, еще больше увеличила его усталость, вместо того чтобы снять ее; однако он быстро забыл неудобную постель; сквозняки, дующие в комнате, не произвели на него почти никакого впечатления; но вот тот ужин, который ему только что подали, привел его в полнейшее отчаяние. Он спрашивал себя, не было ли с его стороны более разумным как можно быстрее вернуться в славный город Шартр, где, как бы ни были велики его огорчения, у него по крайней мере была возможность пристойно пообедать и было столь милое его сердцу общество Терезы.
Раз барон и Гратьен отказались сделать то, о чем он приехал их просить, то ради чего ему отныне и дальше оставаться в Париже?
Шевалье шел сквозь толпу, которая между семью и восемью часами заполняет Итальянский бульвар, рассуждая сам с собой и сопровождая свои размышления жестикуляцией, благодаря которой на его голову обрушилось не одно проклятие со стороны людей, которых он по своей рассеянности задевал, проходя мимо; проклятия, на которые достойный шевалье даже не соизволял ответить.
Толпа все прибывала и прибывала, и в конце концов де ля Гравери охватил один из тех приступов ярости, которые часто случаются с провинциалами, когда они вынуждены пробираться в сплошном потоке гуляющих, праздношатающихся, глазеющих по сторонам парижан, и, повернувшись спиной ко всей этой людской сумятице, он принял решение вернуться в Шартр и для начала попытался вернуться в свой отель, который казался ему неотъемлемым этапом его путешествия.
«Да, — ворчал он сквозь зубы, — я навсегда покидаю тебя, проклятый и прогнивший город! я укроюсь в своем доме, около моей бедной Терезы, которая станет моей приемной дочерью, раз я не могу сделать ее ни моей женой, ни моей настоящей дочерью. И клянусь, пусть даже судебный процесс съест половину моего состояния, я оставлю ей достаточное наследство, чтобы она смогла жить в достатке, когда меня не станет. Будь спокоен, Думесниль! Идем!
До сих пор шевалье жестикулировал левой рукой; правая, в которой он держал поводок Блэка, оставалась в кармане его брюк; но на этот раз, увлеченный пылом своего ораторского искусства, он поднял вверх именно правую руку, как будто призывая небо в свидетели своей клятвы, которую он одновременно давал самому себе и своему другу.
К своему великому удивлению, шевалье при этом заметил, что на конце кожаного ремешка, болтающегося у него на кулаке, ничего нет.
Шевалье обернулся.
Блэка не было ни рядом с ним, ни позади.
Тогда он подошел к газовому фонарю и внимательно рассмотрел ремешок. Он был очень аккуратно обрезан каким-то острым инструментом.
У него украли его собаку.
Первым порывом шевалье было броситься бежать, зовя Блэка.
Но куда бежать? в какой стороне звать?
И потом, как перекричать оглушающий шум карет и глухой ропот толпы.
Де ля Гравери принялся расспрашивать прохожих.
Одни отвечали на его вопросы, заданные взволнованным и прерывающимся голосом, пожатием плеч; другие говорили, что им ничего неизвестно. Один человек в блузе уверил его, что видел какого-то типа, ведущего собаку при помощи платка, просунутого через ошейник; эта личность вела собаку в сторону улицы Вивьен. Животное сопротивлялось, и этому типу лишь с большим трудом удавалось заставить его следовать за собой, таща силой.
Этот пес, как две капли воды, был похож на тот портрет, который шевалье нарисовал со своего спаниеля.
— Скорее, на улицу Вивьен! — произнес шевалье, направляясь в указанную сторону.
— О! он сильно опередил вас, и я сомневаюсь, что вы настигнете его, мой храбрый господин; если ваше животное, а в этом я не сомневаюсь, было украдено одним из тех молодцов, чья коммерция состоит в том, чтобы красть их и продавать, то оно уже в надежном месте.
— Но где его отыскать? как его найти?
— Для начала надо обратиться с заявлением к комиссару.
— Хорошо; потом?
— Объявить о пропаже, пообещать вознаграждение.
— Сколько бы это ни стоило, лишь бы только мне вернули моего спаниеля.
— Послушайте, — обратился к шевалье человек, которого растрогала его скорбь, — не стоит так отчаиваться; вы найдете вашего зверя, и если не этого, так другого. Я вам обещаю одно: если награда будет приличной, то завтра утром еще до завтрака, две собаки, похожие на вашу, уже будут стоять у вашей двери.
— Но мне нужна моя собака, только моя собака и никакая другая! — вскричал шевалье. — Вы не знаете, мой милый, как я дорожу своей собакой… А если я потеряю его во второй раз, моего бедного Думесниля, то думаю, что не переживу этого и умру!
— Думесниль! вашу собаку зовут Думесниль? Послушайте, какое странное имя для собаки! я бы сказал, скорее человеческое имя. Ну, же, успокойтесь! Париж велик, но я знаю все его уловки. Вы доверяете мне?
— Да, мой друг, да, — закричал шевалье.
— Отлично, я сам займусь вашей собачонкой. Сегодня пятница; итак, обещаю, что в воскресенье, до обеда я верну вам вашего господина Думесниля и вновь посажу его на ваш поводок. Но только, если вы опять станете прогуливаться с ним по Парижу, то купите ему цепь: это тяжелее, но зато надежнее.
— Если вы сделаете это, если благодаря вам я найду Блэка…
— Что такое или кто такой Блэк?
— Но это же моя собака!
— Послушайте, следовало бы договориться, как же все-таки зовут вашу собаку — Думесниль или Блэк?
— Это Блэк, друг мой, это Блэк; однако для меня, но только для меня одного, он то Думесниль, то Блэк.
— Хорошо! я понимаю, у него есть имя и есть прозвище.
— Так вот, — продолжал шевалье, желая сделать свое предложение более привлекательным, — если вы его вернете мне, я дам вам все, что вы пожелаете. Пять тысяч франков вас устроят?
— Э! я не такой, как те флибустьеры, что увели вашего пса, дорогой мой. Вы заплатите мне за труд и за потраченное время; ведь, пока я буду бегать за вашим спаниелем и загружать работой свои ноги, мои руки останутся праздными, а именно ими я зарабатываю на жизнь. Плату за мое время — вот все, что я хочу: я беру с вас обещание в обмен на то, что обещаю сделать для вас. Мне самому больно видеть, как вы страдаете из-за потерянной собаки: это доказывает, что у вас доброе сердце, а я люблю людей с добрым сердцем. Итак, больше не будем говорить о вознаграждении; мы сочтемся, когда животное будет найдено.
